Татьяна Москвина - Люблю и ненавижу

Но «более того» уже не нужно; химера художественности перестала терзать основной массив кинорежиссёров так же, как основных потребителей их продукции. В «Сибирском цирюльнике» Михалкова, созданном семь-восемь лет назад, оператор Павел Лебешев снимал одну заснеженную ветку над Москва-рекой, и этого было достаточно для образа русской зимы. В «Статском советнике» Владислав Опельянц снимает и снежную аллею, и целый ледяной дворец, и это не подчинено строгим целям художественности, а так – вообще красиво. Намёки, детали, тонкие энергии плохо воспринимаются потребителем, сложные ритмы раздражают. Первый канал успешно поработал над новым форматом восприятия и теперь вправе собирать созревшие плоды.

В это новое пространство вступают два выдающихся артиста предыдущей эпохи – Михалков и Меньшиков.

О том, что Олег Меньшиков сыграет Эраста Фандорина, говорили ещё пять лет назад. Тогда, на волне «Сибирского цирюльника», театральных успехов, общей атмосферы любопытства к его герметичной личности, он бы сыграл, надо думать, иначе. А сейчас…

Отлично нарисованный силуэт – носить костюмчик лучше Меньшикова в нашем кино по-прежнему никто не умеет. Всё фандоринское снаряжение на месте – седые виски, усики, лёгкое заикание. Умело выделанные саркастические интонации, непроницаемый взгляд, красивая отчуждённость вкупе с моментальными реакциями. Фандорин? Вроде бы да, Фандорин. И всё-таки что-то не так.

Акунин сочинил своего героя по классическому принципу гиперкомпенсации: он и умён, и хорош собой, и физически крепок, и судьба его любит и хранит. «Фандорин – ну, это же такой Джеймс Бонд для стран с неконвертируемой валютой», – сказал однажды Меньшиков в телеинтервью. Остроумно и точно: победного биооптимизма, цельнолитой энергии, характерных для героев действия из стран с конвертируемой валютой, в Фандорине нет. По замыслу автора, его душа надломилась в самом начале жизни («Там человек сгорел!»– как воскликнул поэт Фет в искомом Девятнадцатом веке) и осталось уповать на порядок, дисциплину, отделку фасада, поиск хороших интеллектуальных задач для решения и японскую гимнастику как средство служения русскому Отечеству. Холодное благородство и невозмутимость – привлекательные черты на фоне хронической русской горячки идей и аппетитов.

Хотя в Меньшикове нет нормативных триллеровых добродетелей (бег, прыжки, стрельба, гимнастика), что положено он отрабатывает. Но главная черта его героя – фантомность. Это, как в старинных мелодрамах – появляется Неизвестный, Некто. В нём нет всепокоряющей обольстительности и не быть ему мечтой очкариков. Его ирреальная природа излучает тонкую прозрачную печаль, несчастье рождения в мир. Это космическое привидение в чёрном, из иномиров заброшенное в русские обстоятельства, которым не перестаёт изумляться. Он брезгливо отстраняется от вульгарного напора примитивной энергии русских варваров во главе с могучей мужской динамо-машиной (князем Пожарским). Он изящен, как фарфоровая куколка, японский иероглиф, звёздный блик в ночных волнах. Главенствовать, напирать, побеждать? Кого, зачем? Всё так странно…Иногда фантом задумывается о чём-то своём, фантомном, и тогда его чёрные глаза напускают такого лунного туману, что в нём рискуют утонуть и авантюрный сюжет, и хорошенькая открыточная Москва (Москву-то нынче приходится ездит в Тверь снимать, вот оно как-с) со своими невменяемыми обитателями. Кроме, конечно, одного обитателя, которого ничем не проймёшь – его придётся взорвать.

Князь Пожарский появляется где-то через пятнадцать минут после начала фильма, и всё– Михалков сразу соберёт весь кадр на себе и уже никуда зрителя не отпустит. Начинается «практическая магия». Типологически князь Пожарский – глубокий родственник князя Валковского, сыгранного им в картине А.Эшпая «Униженные и оскорблённые» по роману Ф.М.Достоевского – хитрый, крупный, энергичный бес, мастер психологической провокации. Но Михалков делает максимально возможное, чтобы правда и вера этого героя стали главными, перебили весь смысловой и нравственный баланс фильма. Его роль-главная роль, и противник его – не русский террор и спящие власти, а тот, кто на главную роль покушается, то есть Меньшиков-Фандорин. Ну, что у тебя есть? Ничего же у тебя нет, кроме дурацкой милости судьбы? Тогда отойди, сгинь и рассыпься – словно говорит Пожарский Фандорину. При всей рассыпчатой лёгкости психологических пристроек, реакций, шуточек, смешков, в Пожарском-Михалкове явно засела какая-то тяжелая, неподвижная мысль. Она сидит в бешеных зелёных глазах, которые князь эффектно щурит, наливает тайной яростью крупное, но весьма ловкое тело. Это мысль о том, что где-то есть совсем уже настоящий враг, напрочь отрицающий его главную роль – и это не Фандорин, которого он презирает и чуть-чуть боится. Этого могущественного врага вообще нет внутри картины. Возможно, он её посмотрит. Поэтому сделать так, чтобы посмотрев, враг увидел незаурядный ум, волю, напор и врождённую привилегию победительности князя и сдался добровольно. Отойди, не то раздавлю – ежеминутно читается в Пожарском-Михалкове. Никто и не подходит – князь бушует в пустоте, что его нисколько не смущает: не свита играет короля, это вздор, король создает свиту, а даже если свиты нет, король останется королём, и пустота будет его королевством…

Россия, Россия, Пожарский постоянно твердит о ней, нуждающейся в защите от супостатов, об элите, обязанной хранить своё нажитое «добро» и любой ценой противостоять хаосу. Между тем, Россия «Статского советника» – не очень-то приятная страна, за вычетом нескольких интерьеров и пейзажей. В ней нет ни детей, ни животных (только лошади – возить персонажей), ни трудового народа, ни интеллигенции, ни церквей, ни воинов, ни влюблённых. Это страна безумных мужчин неопределённого рода занятий, с удовольствием ненавидящих и истребляющих друг друга. Женщинам (обворожительная Жюли– Мария Миронова, свеженькая нахалка Литвинова– Эмилия Спивак и замороженная, скрытно пламенная Игла – Оксана Фандера) остаётся помогать им в этом, в сущности, нехитром деле. Кого тут хранить, что защищать? Нет у России никаких «интересов», а есть куча азартных игроков, готовых разнести в клочья что угодно. Да пропади они пропадом – человечество ничего не потеряет, избавившись от этих полоумных. Когда в ходе действия возникает вор Козырь (Машков – мастер на такие роли), становится очевидно, что русская агрессия не нуждается в оправдательных идеях. «Не пузырься, революция! Налёт – дело фартовое!»– смеется разбойничек. И жизнь в России – дело фартовое, и кино – дело фартовое, чисто энергетическое, можно сказать. А потому Михалков, хранитель стратегического запаса русской энергии, смотрится здесь победителем. Красиво печальному, чуть увядшему как срезанный бутон Пришельцу из иномира остаётся грустно посмотреть на происходящее и меланхолически обронить: «Зло пожирает само себя».