Павлина Гончаренко - Пароль — «Прага»

С того дня, как Хильда любезно ознакомила Крижека с коллекцией картин и миниатюр, которыми были увешаны все комнаты и даже коридоры дворца, он нередко избегал компании и снова и снова осматривал художественные ценности. На чудака в такие минуты не обращали внимания. Но чаще всего Крижек бывал в бильярдной. Тут его никто не мог переиграть, и это раздражало вспотевшего от стараний Мюллера, которому не везло.

Хильда часто с ехидцей говорила майору, что тот приводит сюда Крижека лишь для того, чтобы отыграться. Мюллер в ответ криво улыбался.

В приемной княжеского дворца можно было узнать свежие вести с фронта, а слухи о частных делах верхушки сюда доходили раньше, чем до Праги. Словом, тихий Добржиш было за что считать кулуарами Берлина.

Надолго запомнился супругам Бранку зимний день 1943 года, который пражский гауптман назвал тогда «днем кровопускания». Раскрасневшись от вина, он громко рассказывал, как эсэсовцы учили пражских студентов уважать «новый порядок» в Европе.

— Мои орлы, — говорил гауптман, показывая мелкие желтые зубы, — вчера ночью повытаскали из-под одеял этих крикунов, связали и отправили в казарму. Сотни две уложили спать навсегда, а остальных выгнали на мороз, чтобы сторожили тех, уснувших…

— А мой коллега, — поспешил вставить слово и майор Мюллер, — был в тот день настоящим мастером обыска. Он поставил студентов вокруг длинных столов и приказал положить руки на стол, а сам прошелся по рукам четким строевым шагом. О барышнях тоже не забыли. Их угостили мороженым.

— О, это очень интересно! — даже подскочила Хильда. — Ну-ну?!

— Эти краснопузые барышни наелись до отвала, — смакуя, продолжал гауптман. — Ха-ха-ха! Сначала их заставили вылизать языком весь пол, а потом положили их в ряд на пол и стали прыгать в сапогах прямо по лицам.

— Браво, Вольф, браво! — захлопала сухими ладонями Хильда и предложила выпить «за наших парней».

— И за тех, кто служит фюреру в этой проклятой России, — добавил майор Мюллер, вытирая платком вспотевшее мускулистое лицо.

В тот раз вниманием присутствующих завладел полковник Кругер, самый старший по чину. Он сидел рядом с Хильдой и пытался быть к ней внимательным. Хильда довольно улыбалась, не обращая внимания на мужа, а тот скрывал испорченное настроение. Напыщенно выставив грудь с Железным крестом, полковник, наклонясь к самому уху хозяйки, громко шептал:

— О, вы не знаете, что это за край — Россия… — Полковник приосанился. — Это Рур! Ницца! Мы быстро приберем к рукам фанатиков-большевиков. — Он смотрел теперь на Хильду, будто главным для него было убедить эту женщину. — Смею уверить вас, что варварам-большевикам уже недолго осталось… Цыпленок уже на вертеле! — Кругер так поднял вилку, будто это был победный жезл.

Когда Хильда слушала полковника, катастрофа на Волге и отступление немцев на Украине казались ей не поражением, а хитроумным стратегическим замыслом фюрера. «Наверное, большевикам готовится какой-то головоломный капкан, — думала Хильда. — Не зря полковник о чем-то умалчивает — не хочет выдать военную тайну». И ей мерещились концерны, заводы, банки, железные дороги в одичавшем краю, которыми будут править такие сильные, как Кругер или майор Мюллер. Деловые, преданные райху немецкие женщины тоже покажут себя. Да, да!.. Она не принимала во внимание своего мужа: худосочному князю не справиться с этим водоворотом — он не из лоцманов…

Так было прошлой зимой, лишь год тому назад! Тогда никто во дворце и не поверил бы, что большевики способны наступать. Но действительность вносила все новые и новые поправки в стратегические надежды фрау Хильды и ее гостей. Вера во всемогущего фюрера чем дальше, тем все больше и больше приносила разочарования. Для супругов Бранку беда началась с письма от пражского гауляйтера, в котором тот просил разместить во дворце раненых офицеров. Не успел князь ответить согласием, как к воротам один за другим начали подъезжать крытые грузовики и военные медики взялись по-своему обживать левое крыло дома.

Меблированные Хильдой комнаты превратились в госпитальные палаты, в операционные и врачебные кабинеты с нетерпимыми запахами йода, камфары и пота.

Сюда привозили тяжелораненых. Те, которые выздоравливали, часто прогуливались по заснеженным аллеям парка.

Бранку долго простаивал у окон своего кабинета, всматриваясь в бледные лица искалеченных поселенцев. Как-то он решился спуститься вниз, чтобы расспросить у них о делах на фронтах, но офицеры не торопились отвечать, холодно глядя на наутюженного аристократа. Да, в сорок первом офицеры фюрера были намного вежливее во дворце князя.

Хильду раздражало это любопытство мужа. О делах на фронтах и в тылу в Добржише знали довольно хорошо. Гестаповского же майора Мюллера заинтересованность Бранку наводила на подозрение. И этот толстяк приезжал теперь сюда, в кулуары Берлина, не только для того, чтобы повеселиться среди своих…

В этот вечер разговор не клеился. За столом сидели молча, рюмки поднимали тоже без тостов. А тут еще и полковник Кругер — воплощение немецкой точности — почему-то опаздывал.

— Удивительно, — ни к кому не обращаясь, бубнил Мюллер, — очень странно… Почему нет оберста? Ваша самооборона ничего об этом не слышала, пан Крижек?

В этот миг в дверях гостиной появился полковник Кругер. Он утомленно бросил компаньонам «хайль» и, забыв приложиться к руке хозяйки, молча сел на свое место за столом. Его рука потянулась к бутылке чудесного коньяка «Арманьяк». Выпив две рюмки подряд и ничем не закусив, полковник нервно потер виски.

— Что случилось, оберст? — первой нарушила тишину Хильда. — Не мучайте нас…

— Случилось? — расслабленным тоном переспросил Кругер. — Не то слово, господа. Случилось — это если произошло что-то внезапное. А тут сюрпризы каждый день. И все эти случайные, — полковник нарочно сделал ударение на этом слове, — фортели выкидывают лесные бандиты. Хотел бы я знать, чем занимается уважаемое гестапо? — Кругер недобро взглянул на Мюллера: — Выискивает их бог знает где, а они у меня под боком, в комендатуре.

Мюллер поднялся:

— Может, господин полковник намекает на предательство некоторых офицеров?

— Ваши усилия напрасны, — оборвал его Кругер.

— Да объясните же, наконец, в чем дело! — нервно выкрикнул эсэсовец Шульц.

— Приберегите свои эмоции, Эрнст, — вздохнув, ответил полковник. — Сегодня смерть по пятам шла за мной, — наконец начал он. — О, красная мерзость! — Полковник сжал кулаки. — Вешать, сжигать на кострах, рубить на куски всех, кто сочувствует им. Господа, мы забываем иногда, что такое Чехия. Мы забываем, кто убил верного сына райха генерала Гейдриха. Они, — полковник поднялся, — они всегда должны видеть Лидице. Да, да, днем и ночью! — Он ударил кулаком по столу.