Павлина Гончаренко - Пароль — «Прага»

Хильда вздрогнула. Кругер, извиняясь, взглянул на нее и сел. Успокоившись, продолжал:

— Понимаете, подъезжает к комендатуре на велосипеде фельдфебель с толстым портфелем. Поставил машину у стены, поздоровался с часовыми и спрашивает: «Где здесь начальство? Я фельдъегерь из Праги: нужно сдать почту». Входит в канцелярию и требует меня или моего заместителя гауптмана Кельта. Я, к счастью, был в казарме, а мой милый Иозеф принял несколько пакетов и хотел проверить, что в них, но фельдъегерь, извинившись, попросил сначала расписаться, так как он очень торопился, крикнул «хайль» и вышел. Гауптман вызвал начальника штаба, офицера из разведотдела и начал, распечатывать секретный сверток. Он успел только сорвать сургуч, как произошел взрыв и… — Кругер развел руками, — от всех, кто был в комнате, осталось мокрое место. Шесть офицеров…

— А террориста поймали? — с надеждой спросила Хильда.

Полковник посмотрел на нее так, будто она сказала что-то недостойное.

— О, чего стоит наша доверчивость! Никто не обратил внимания на то, что этот фельдъегерь из Праги приехал не на машине, а на велосипеде и что при нем не было ни единого охранника. Кстати, велосипед так и остался возле стены. Наверно, партизан зашел в соседний дом, переоделся и спокойненько исчез. А в велосипедной сумке для инструментов найдена записка. Вот она.

Майор Мюллер сгреб тяжелой рукой небольшую бумажку и, пробежав сначала по ней глазами, прочитал вслух:

— «Видел ваше объявление с обещанием высокой награды за мою голову. Дешево цените, господа. Чтобы поднять цену, шлю вам небольшой гостинец. Это только цветочки, ягодки — впереди. Олешинский». Снова он! — прохрипел Мюллер. — Хотел бы я знать, кто этот тип, что принес нам столько несчастья? И фамилия будто чешская или словацкая. А может, русский? — Майор пытливо взглянул на полковника.

— Я не гадалка, майор, — с иронией пробубнил Кругер. — Вермахт, в отличие от гестапо, никогда не клялся, что он все видит, все знает и все слышит.

Уже сутки отряд «Смерть фашизму!» из партизанского соединения генерала Наумова отдыхал в только что освобожденном селе под Бродами, Львовской области.

На рассвете второго дня в окно избенки, где крепко спал командир отряда капитан Олешинский, кто-то настойчиво забарабанил. Евгений мгновенно вскочил и, придерживая пистолет, пошел открывать дверь. Перед ним стоял запыхавшийся связной.

— Товарищ капитан, — выпалил он, — штабная машина наскочила на наше минное поле. Чуть не случилась беда. Одним словом, сам генерал пожаловал. Говорят, сердитый. Зовет вас к себе.

Олешинский не глядя скрутил цигарку. Через несколько минут ездовой выводил гнедого.

Февральский мороз забирался под теплую кожушину, хватал за шею, холодными иголками впивался в спину, и капитан потирал руки, жадно вдыхая свежий воздух. Пропустив мимо себя лихого коня, Олешинский побежал за ним и, вскочив на ходу в сани, исчез в утренних сумерках.

Еще издали увидал возле штаба изрешеченный минными осколками «газик» генерала Наумова. «Ну и растяпа же я, — корил себя мысленно Олешинский. — Не успел предупредить начальство».

В комнате уже были командиры и штабные. Михаил Иванович встретил Олешинского сурово.

— Какой дурак так минирует? — выкрикнул он вместо приветствия. — Ты с немцами или со своими воюешь? Почему не предупредил?

— Разве же я знал, что вы так неожиданно?..

— Видели? — Наумов обвел всех удивленным взглядом. — Выходит, я повинен?

Наумов глубоко затянулся цигаркой. В глазах его скорее не гнев, не возмущение, а обыкновеннейшая усталость. В хате тихо. Только слышно, как тикает под ржавым циферблатом настенных часов беспокойный маятник.

Генерал неторопливым движением кладет на стол полевую сумку, вынимает какие-то бумажки, газету.

— Вот что, друзья, — звенит его голос, — от начальника Украинского штаба партизанского движения есть приказ отправить в распоряжение штаба нескольких самых опытных партизан для выполнения особо важного задания. Мы решили послать из конотопского отряда «Смерть фашизму!» капитана Олешинского и разведчика Михаила Манченко. Вот я и прибыл к вам так неожиданно. Чуть на минах не споткнулся.

Что-то защемило в душе капитана. Он жадно ловил каждое слово Наумова, но тот был по-военному краток.

Исподлобья хитровато смотрел на генерала серыми глазами сапер Манченко. Это его минеры вчера перестарались. Михаил хорошо знал характер генерала и за спокойным, уравновешенным тоном чувствовал внутреннее волнение Наумова. «Э-э, брат, — думал Михаил, — ты знаешь больше, чем нам сказал. Иначе не примчал бы сюда сам. Выходит, на большое дело идем. Наверное, генерал по рации связался со штабом».

От этих раздумий еще сильнее забилось сердце. Михаилу всегда нравилась выдержка генерала, его скептическое отношение к эффектным жестам и громким словам, но теперь он хотел бы услышать от Наумова больше. А тот лишь вздохнул и закончил:

— Ну что ж, хлопцы, время дорого, целоваться некогда. Собирайтесь. Через час полетите на Большую землю. Как говорят, ни пуха вам, ни пера!

И вот Олешинский с Манченко прибыли в освобожденный Киев. Сердитый февральский ветер гнал по Крещатику рыжеватую снежную пыль, и она напоминала дым, стелющийся после пожара. Сколько обожженных руин пришлось видеть им обоим за годы войны! Не могли они привыкнуть к таким картинам, сердце каждый раз сжималось от боли. Белые снежинки медленно садились на подоконники обгоревших домов, таяли днем на солнце и капельками падали на землю, будто оплакивали чью-то горькую долю.

Молча вышли на широкую безлюдную площадь и направились к дому на стыке двух улиц. Возле подъезда стояла штабная машина и ходил часовой.

Стойкий запах табака, суета военных с обветренными лицами и отчаянное стрекотание пишущих машинок — все свидетельствовало о том, что в этом доме ни на минуту не затихает жизнь. Тут работает Украинский штаб партизанского движения.

Первым встретил Олешинского и Манченко моложавый светловолосый генерал с открытым взглядом усталых глаз. Это был начальник УШПД Строкач. Он радушно поздоровался с партизанами, обхватив их сильными руками так, словно хотел поднять обоих.

— Прибыли, орлы!

Евгений и Михаил от неожиданности покраснели и не знали, что сказать. Оба всматривались в приветливое, мужественное лицо генерала, которого так уважали партизаны отряда «Смерть фашизму!». Им всем не раз приходилось выполнять приказы Строкача. И теперь хотелось сказать ему что-то теплое, но нужные слова пришли поздно. А Строкач уже пригласил обоих пройти в соседнюю дверь.

Большая, но уютная комната слабо освещена настольной лампой (тут экономили электроэнергию). Среди десятка присутствующих — генерал, представитель ЦК КП(б) Украины. Он поднимается из-за стола, делает несколько шагов навстречу партизанам и пожимает им руки. От этой искренней, по-домашнему теплой встречи исчезла их скованность, и лишь теперь оба партизана смелее глянули на присутствующих, заметив среди них знакомых командиров.