Ким Костенко - Это было в Краснодоне

Когда немецкие войска, расположившиеся в Ровеньках, получили приказ отойти, Вернер позвонил в Красный Луч полковнику Ренатусу и спросил, что делать с арестованными партизанами из Краснодона. «Расстрелять немедленно», — последовал ответ полковника.

На рассвете, около шести часов утра, девятого февраля Вернер вооружился автоматами, прицепил к поясу флягу со спиртом и, позвав с собой переводчика, направился в Ровеньковский городской парк.

По дороге он несколько раз прикладывался к фляге: «Чтобы глаза стали зорче», — объяснял он переводчику.

В глубине парка у свежевырытой ямы они остановились. Издали послышались шаги. Жандармский взвод под командой унтер–офицера Фромме подвел к яме группу молодых парней со связанными руками. Среди них был и Олег Кошевой.

Вернер снова хлебнул из фляги и, подняв автомат, хрипло скомандовал: «Огонь!» Раздался недружный залп. Олег упал на краю ямы. Он был еще жив. Один из эсэсовцев, Отто Древитц, подскочил к нему, приставив дуло пистолета к виску, выстрелил и столкнул труп в яму.

Через некоторое время к яме подвели вторую группу. Впереди шла Люба Шевцова — в темно–синем пальто, теплом пуховом платке, как всегда бодрая. В нескольких шагах от ямы она вдруг остановилась, сбросив с себя пальто и платок, швырнула ими в лицо ближайшего гитлеровца и, повернувшись, быстро пожала руки своим товарищам. Затем, с ненавистью взглянув в лицо Вернеру, крикнула: «За нас ответите, гады! Наши подходят! Смерть…» Она еще хотела что‑то сказать, но залп прервал ее жизнь…

— А на следующий день мы убежали из Ровеньков, — закончил свой рассказ рябой. — Сбор в Красном Луче. Начальство уже все там. Жми туда!

Подтынный больше не раздумывал. Со всех ног он бросился к районной больнице, где размещалась жандармерия. Перемахнул через крыльцо, пробежал по кабинетам — пусто… Зонс бежал из Краснодона, даже не вспомнив о нем, не отдав никаких распоряжений.

Задыхаясь, проваливаясь в сугробы, Подтынный во весь дух пустился обратно к серому бараку. Дрожащими от нетерпения руками отвязал поводья, вывел лошадей за ворота и вдруг, вспомнив что‑то, кинулся снова в барак. Открыв все двери камер, ругаясь и подталкивая в спины прикладом, вывел во двор арестованных, выстроил их вдоль забора. На один миг окинул взглядом бледные, изможденные лица, затем решительно вскинул автомат и, целясь в пояс, пустил длинную очередь…

Не оглядываясь, он вскочил в повозку, взмахнул кнутом и погнал коней прямиком через степь.

А на окраине города уже дружно строчили пулеметы, и тысячеголосое «Ура!» победно неслось навстречу выбежавшим на улицы людям. Советские войска вступили в Краснодон…

Следователь записал в протокол последние показания, затем протянул Подтынному исписанный лист.

— Подпишите.

Подтынный пробежал глазами страницу, поставил свою подпись и глухо спросил:

— Меня… расстреляют?..

Следователь холодно взглянул на него:

— Это решит народный суд.

Закрыв папку, он нажал кнопку и повернулся к вошедшему конвоиру:

— Уведите арестованного.

— Наши вернулись! Наши!..

Будто чудесный вихрь пронесся по Краснодону, и закружилось, запело все вокруг, звенящей радостью наполняя сердца краснодонцев. Весь город от мала до велика высыпал на улицы, спеша скорее обнять, прижать к груди славных ребят в таких знакомых, таких близких каждому солдатских шинелях и серых ушанках с пятиконечной звездочкой. Свои пришли, родные…

Еще разгоряченные недавним боем, солдаты вытирали раскрасневшиеся, потные лица, смущенно улыбались. Отвечая на жаркие рукопожатия, они всматривались в измученные, поблекшие лица обнимавших людей, слушали их взволнованные рассказы об ужасных страданиях, которые пришлось им перенести, о фашистских зверствах. И крепче сжимали солдаты свои автоматы. К беспощадной мести взывал разрушенный, разграбленный гитлеровцами город.

Юркий темно–зеленый «газик» выскочил на главную улицу Краснодона и, поравнявшись с толпой краснодонцев, остановился. Сидевший рядом с шофером совсем еще молодой подполковник с пышными шевченковскими усами спросил, где размещалась немецкая жандармерия и городская полиция, и машина снова рванулась с места.

Возле серого барака «газик» остановился. В сопровождении группы автоматчиков подполковник вошел в барак.

Пусто и холодно было в мрачном бараке. Колючий ветер гулял по коридору, гулко хлопая распахнутыми настежь дверьми. Подполковник тщательно осмотрел кабинет Соликовского, затем прошелся по камерам.

В одной из камер его внимание привлекли многочисленные надписи, сделанные карандашом на стене. Подполковник подошел поближе, прочел:

Прощайте, мама,

Прощайте, папа,

Прощайте, вся моя родня,

Прощай, мой брат любимый Еля,

Больше не увидишь ты меня.

Твои моторы во сне мне снятся,

Твой стан в глазах всегда стоит.

Мой брат любимый, я погибаю,

Крепче стой за Родину свою!

До свидания.

С приветом Громова Уля.

Рядом было нацарапано чем‑то острым: «Взят Гуков В. С. 1943–1-6».Чуть правее — еще одна надпись: «Бондарева, Минаева М., Громова, Самошина А. Погибшие от рук фашистов 15/1–43 г. в 9 часов ночи».И через всю стену тянулся грозный клич: «Смерть немецким оккупантам!»

Приложив руку к козырьку фуражки, подполковник замер у стены, отдавая честь беспримерному мужеству и стойкости отважных подпольщиков.

Через несколько дней в «Правде», «Комсомольской правде» и других центральных газетах было подробно рассказано о деятельности подпольной комсомольской организации «Молодая гвардия». Вся Советская страна, весь мир узнал о бессмертном подвиге мужественных подпольщиков Краснодона.

Трупы зверски замученных героев вскоре были извлечены из шурфа и торжественно погребены в братской могиле в краснодонском городском парке имени Ленинского комсомола.

У могилы своих товарищей отважный командир «Молодой гвардии» Иван Туркенич, которому удалось перейти линию фронта и вступить в Красную Армию, сказал:

— Прощайте, друзья! Прощай, Кашук любимый! Прощай, Люба! Ульяна, милая, прощай! Слышишь ли ты меня, Сергей Тюленин, и ты, Ваня Земнухов? Слышите ли вы меня, други мои? Вечным непробудным сном почили вы. Мы не забудем вас! Пока видят мои глаза, пода бьется в моей груди сердце, клянусь мстить за вас до последнего вздоха, до последней капли крови! Я не сниму этой солдатской шинели до тех пор, пока последний клочок нашей земли не будет освобожден от проклятого зверья, пока последний немец, как оккупант вступивший на нашу землю, не будет уничтожен! Ваши имена будет чтить и вечно помнить великая наша страна. [6] Иван Туркенич выполнил до конца эту клятву. Он храбро сражался в рядах Советской Армии, прошел с боями через всю Украину, участвовал в освобождении Польши. 14 августа 1944 года в боях под польским городом Жешув он пал геройской смертью. Польский народ установил над его могилой памятник с надписью на русском и польском языках: «Герою «Молодой гвардии» Ивану Туркеничу — от граждан Жешувской области».