Дава Собел - Долгота

Его величество Георг III живо интересовался наукой и следил за испытаниями H-4. Он даже принял Джона и Уильяма Гаррисонов после того, как хронометр вернулся из первого путешествия на Ямайку. Не так давно король завёл и личную обсерваторию в Ричмонде. Её закончили как раз к 1769 году, так что государь смог наблюдать за прохождением Венеры по диску Солнца в собственный телескоп.

В январе 1772 года Уильям написал королю горькое письмо, в котором излагал всю историю препирательств между своим отцом, Комиссией по долготе и Королевской обсерваторией. Уильям нижайше просил, чтобы новые часы (H-5) были «помещены на некоторое время в Ричмондскую обсерваторию, дабы оценить и продемонстрировать степень их совершенства».

Король принял Уильяма в Виндзорском замке. Встреча получилась долгой. Сын Уильяма, Джон, в 1835 году записал, как она происходила. По его словам, в конце беседы король пробормотал вполголоса:

«С этими людьми поступили дурно! — А вслух пообещал Уильяму: — Клянусь Богом, Гаррисон, я добьюсь для вас справедливости!»

Георг III выполнил обещание: он передал H-5 своему личному научному наставнику, директору Ричмондской обсерватории С.Ч.Т. Деменбрею, для пятинедельных испытаний наподобие тех, что проводил в Гринвиче Маскелайн. Как в прежних морских и сухопутных проверках, часы находились в запертом ящике. Один ключ носил при себе Уильям, второй — доктор Деменбрей, третий — сам король. Каждый день в обсерватории, ровно в полдень, они проверяли хронометр по большим маятниковым часам, а затем его заводили.

Часы, несмотря на самое почтительное обращение, поначалу вздумали шалить. Они то заметно отставали, то уходили вперёд, к смущению и ужасу Гаррисонов. Потом король вспомнил, что оставил в шкафчике рядом с часами несколько кусков магнитной железной руды, и бегом кинулся в обсерваторию, чтобы их убрать. После этого часы исправились и до конца проверки вели себя лучше некуда.

Предвидя возражения со стороны недоброжелателей Гаррисона, король продлил срок испытаний. После десяти недель ежедневных наблюдений в мае — июле 1772 года, он готов был стоять за новый хронометр грудью — H-5 продемонстрировал погрешность менее трети секунды в сутки.

Георг официально взял Гаррисона под своё покровительство и помог обойти непреклонную комиссию, обратившись напрямик к премьер-министру, лорду Норту и парламенту с требованием «чистой справедливости», как сформулировал Уильям.

24 апреля 1773 года комиссия собралась вновь, чтобы заново, на сей раз в присутствии двух парламентских представителей, разобрать запутанное дело Гаррисона. Через три дня оно же дебатировалось в парламенте. По совету короля Гаррисон не стал качать права, а воззвал к чувствам. Он старик. Он посвятил созданию морских часов всю жизнь, а теперь, когда задача выполнена, получил лишь половину премии и список очередных — невыполнимых — требований.

Тактика сработала. На бумажную волокиту ушло ещё несколько недель, но в конце июня Гаррисон получил восемь тысяч семьсот фунтов — причитающийся ему остаток премии. И всё же это была не сама премия, а компенсация, выданная благожелательным парламентом вопреки и в пику Комиссии по долготе.

Вскоре парламент очередным актом утвердил новые условия для получения премии. Акт 1773 года повторял все предыдущие, но значительно ужесточал требования к хронометрам: их надлежало сдавать в двух экземплярах, а затем испытывать — сначала год в Гринвичской обсерватории, потом в двух плаваниях вблизи Британских островов (одно на запад, другое — на восток), а также в других плаваниях по указанию комиссии, после чего предполагалась ещё одна годовая проверка в Гринвичской обсерватории. Маскелайн ликовал: «Мы бросили механикам кость, об которую они обломают зубы».

Слова оказались пророческими — премию так никто и не получил.

Гаррисон, впрочем, мог чувствовать себя отмщённым: в июле 1775 года Кук вернулся из второй экспедиции с букетом похвал новому хронометру.

«Часы мистера Кендалла (те, что за 450 фунтов стерлингов), — восторженно писал капитан, — превзошли все ожидания самых рьяных своих защитников и, поправляемые время от времени по наблюдениям Луны, были нашим верным вожатым во всех превратностях климата».

В судовом журнале «Резолюшн» хронометр упоминается много раз; Кук называет его «нашим верным другом» и «нашим надёжным вожатым». С помощью K-1 Кук составил первую — и очень точную — карту «островов Южного моря».

«Надо отдать должное мистеру Гаррисону и мистеру Кендаллу, — отметил он в дневнике, — и признать, что этот ценный и полезный прибор сослужил нам большую службу».

Кук взял полюбившийся ему хронометр K-1 и в третью экспедицию. Она оказалась не такой удачной, как две предыдущие. Несмотря на всю дипломатичность великого мореплавателя и стремление ладить с туземцами, на Гавайских островах у него произошла стычка с местными жителями.

Поначалу гавайцы приняли Кука — первого белого человека, какого они увидели, — за своего бога, Лоно, но когда он второй раз подошёл к островам после путешествия к Аляске, его встретили враждебно. Куку пришлось срочно уйти в открытое море, однако налетевший шторм повредил фок-мачту «Резолюшн», вынудив капитана вернуться в залив Кеалакекуа. В столкновении с туземцами Кук был убит.

Это произошло 14 февраля 1779 года, и, согласно записям в судовом журнале, вслед за капитанским сердцем остановился хронометр K-1.

Когда Джон Гаррисон умер — 24 марта 1776 года, ровно через восемьдесят три года после своего рождения, — он приобрёл в глазах часовщиков ореол святого мученика.

Десятилетиями он практически в одиночку, наперекор остальному миру, пытался решить проблему долготы с помощью часового механизма, и вдруг, после успеха H-4, легионы часовщиков ощутили в себе призвание к морской хронометрии. Возник настоящий промышленный бум. Многие современные исследователи утверждают, что изобретение Гаррисона помогло англичанам установить владычество на море и создать империю — что Британия правит волнами благодаря хронометру.

В Париже великие часовых дел мастера и заклятые конкуренты, Пьер Леруа и Фердинанд Берту, довели до совершенства свои montres marines и horloges marines [6] Морские часы ( фр. ). , но ни тот ни другой не создали механизма, который можно было бы повторить быстро и дёшево.

Часы Гаррисона, как не уставала напоминать ему Комиссия по долготе, были чересчур сложны для копирования и к тому же невероятно дороги. Ларкуму Кендаллу за K-1 заплатили пятьсот фунтов стерлингов. На просьбу обучить других часовщиков и сделать ещё копии он отвечал отказом — часы, мол, получаются слишком дорогими.