Эпсли Джордж Беннет Черри-Гаррард - Самое ужасное путешествие

Когда в конечном итоге три эмбриона императорского пингвина перешли ко мне для сопоставления зачатков перьев у них и у других птиц, я заметил, что у императорского пингвина папиллы перьев появляются раньше, чем папиллы чешуй. Особенно отчётливо это прослеживалось у самого крупного зародыша, достигшего в своём развитии стадии, на которой находится 16-дневный эмбрион гуся.

У самого крупного зародыша императорского пингвина папиллы перьев покрывали всю заднюю часть туловища с ногами и заканчивались вблизи тарзального сустава. Ниже тарзального сустава даже у самого крупного зародыша не наблюдалось признаков папилл, которые у более зрелых зародышей пингвина представляют чешуи и впоследствии превращаются в чешуйчатое покрытие ног. Отсутствие папилл на ногах может означать, что папиллы чешуй кардинально отличаются от папилл перьев или что по той или иной причине образование папилл, из которых формируются чешуи, задержалось. Насколько мне известно, наука не располагает данными о том, что у современных ящериц выше тарзального сустава папиллы чешуй появляются раньше, чем ниже него.

Отсутствие у зародыша императорского пингвина папилл ниже тарзального сустава и тот факт, что у многих птиц каждая папилла больших перьев сопровождается двумя или более папиллами перьев меньшего размера, побудили меня исследовать папиллы на конечностях других птиц. Самые поразительные результаты показал зародыш китайского гуся, обладающего более длинными, чем пингвин, ногами. У 13-дневного зародыша гуся вся кожа ниже тарзального сустава и на некотором расстоянии выше него совершенно гладкая, а. в остальном нога усеяна папиллами перьев. С другой стороны, у 18-дневного зародыша гуся, у которого ножные папиллы перьев развились в филаменты, с хорошо оформленным пером в каждом, папиллы чешуек встречаются не только ниже и на некотором расстоянии выше тарзального сустава, но также среди оснований филаментов перьев, расположенных между тарзальным и коленным суставами. Ещё важнее то, что у 20-дневного зародыша гуся ряд папилл, расположенных между филаментами перьев на ноге, фактически уже развился в чешуи, каждая из которых перекрывает очинок пера точно так же, как чешуи перекрывают перья ног у куропаток и других птиц с ножным оперением.

Поскольку у зародышей птиц мы не находим доказательств того, что папиллы перьев когда-либо развиваются в чешуи, а папиллы чешуй — в перья, есть основания предполагать, что папиллы перьев кардинально отличаются от папилл чешуй и что это различие объясняется наличием особых факторов в зародышевой плазме. Так же как у броненосца волосы выступают из-под чешуй, у древних птиц верхний покров состоял одновременно из перьев и чешуй, и такой же сохраняется на ногах современных пернатых. Но со временем, может быть в результате прекращения роста чешуй, в покрове птиц хорошо развитые чешуи и мелкие незаметные пёрышки почти полностью уступили место несчётному множеству пушистых перьев, а ярко выраженные чешуи остались только ниже тарзального сустава.

Если выводы о происхождении перьев, сделанные с помощью зародышей императорского пингвина, подтвердятся, то самое ужасное путешествие, предпринятое во имя науки, было не напрасным.

Что тут началось! Большинство обитателей хижины уже улеглись спать, и я смутно помню, как люди в пижамах и халатах бросились ко мне, пытаясь снять с меня бронированные доспехи, в которые превратилась моя одежда. Наконец её срезали и свалили в угловатую кучу у моей койки.

Утром это мокрое тряпьё весило 24 фунта. Хлеб, джем, какао…

Град вопросов… Слова Скотта:

«Знаете, такого трудного путешествия не предпринимал ещё никто на свете»; заезженная пластинка Джорджа Роби, поставленная в нашу честь и так нас рассмешившая, что мы, в нашем нервном состоянии, начав смеяться, уже не могли успокоиться. Я, конечно, выдержал путешествие хуже, чем Уилсон; говорят, что я вошёл с отвисшей челюстью. Потом я влез в тёплый спальный мешок и, засыпая, успел подумать, что вот так, наверное, чувствуют себя в раю.

Мы проспали сотню тысяч лет, были разбужены, когда все уже завтракали, и, предаваясь безделью, полусонные, счастливые, провели чудесный день, выслушивая новости и отвечая на вопросы. «На нас смотрят, как на пришельцев из другого мира. После обеда я распарил лицо горячей губкой и побрился, затем помылся. Лэшли меня уже постриг. Билл сильно похудел, у нас у всех от недосыпания воспалённые глаза. Ем я без особого аппетита — во рту сухость, горло раздражено из-за лающего кашля, мучившего меня в течение всего путешествия, еда кажется безвкусной. Баловство, конечно, но приятнее всего лежать в постели» [165].

Но это длилось недолго.

«Ещё один счастливый день полного безделья. Два-три раза поймал себя на том, что клюю носом, улёгся с книжкой в постель, но вскоре меня сморил сон. Через два часа после каждой еды мы снова хотим есть, а вчера, уничтожив плотный ужин, поели ещё и перед самым сном. Ко мне вернулись вкусовые ощущения, но пальцы словно налиты свинцом, лишь кое-где я чувствую покалывания, как бы иголкой или булавкой. Пальцы на ногах распухли, на некоторых сходят ногти. Левая пятка — один сплошной волдырь. Когда я выскочил прямо из тёплой постели наружу, ветер чуть меня не опрокинул, закружилась голова, но я отнёс всё на счёт нервов и решил не обращать внимания. Однако приступ головокружения повторился, и я поспешил обратно в дом.

Бёрди уже строит планы путешествия на мыс Крозир в будущем году, но Билл и думать об этом не хочет — слишком велик риск из-за темноты, — хотя допускает, что в августе можно туда сходить» [166].

А вот ещё запись, сделанная через день-два:

«Я весь покрылся красной сыпью, довольно сильно зудящей. Колени и локти распухли, но ноги в лучшем состоянии, чем у Билла и Бёрди. Руки тоже чешутся. Мы очень слабы и утомлены, хотя Бёрди, наверное, меньше, чем мы двое. Он, кажется, быстро приходит в себя. У Билла вид ещё совершенно измученный, он сильно осунулся. Доброта окружающих испортила бы даже ангела» [167].

Я привёл эти выдержки из моего собственного дневника за неимением других письменных свидетельств очевидцев.

Скотт записал в эти дни в своём дневнике:

«Наши экскурсанты, отправившиеся на мыс Крозир, возвратились вчера вечером. В течение пяти недель они перенесли невероятные невзгоды. Никогда я не видал таких измученных, можно сказать истрёпанных непогодою людей. Лица их были все в морщинах, скорее даже как бы в шрамах, глаза тусклые, руки побелели. Кожа на руках от постоянного холода и сырости была в каких-то складках, но следов обморожения немного…

Больше всего они страдали от недостатка сна. Сегодня наши путешественники основательно выспались, уже выглядят совершенно иными — более добрыми» [168].