Эпсли Джордж Беннет Черри-Гаррард - Самое ужасное путешествие

В каких-то завалах мы раскопали несколько номеров «Контемпорэри Ривьюз», «Гёрлс оун Пейпер» и «Фэмили Геральд», все десятилетней давности! Во льду нашли намертво вмёрзший неполный экземпляр книги Стэнли Веймана «Моя жена Рота». Его осторожно разморозили, и он был прочитан всеми без исключения; книга произвела очень сильное впечатление, а отсутствие окончания придало ей особую прелесть.

«Кто за кока?» — этот вопрос раздавался ежедневно перед отходом ко сну, на него следовало откликнуться двоим добровольцам. Разжечь холодным зимним утром обычную угольную печь вовсе не просто, но куда труднее заставить гореть ворвань в хижине на мысе Хат, когда пальцы стынут от прикосновения к железу, а заледеневшая ворвань упорно не желает плавиться. К тому времени как лёд превращался в воду, разогревалась печь — в обратной пропорции к настроению дневального. Жареная тюленья печень и какао с неограниченным количеством галет с «Дисковери» являлись дежурными блюдами к завтраку, и, когда они были готовы, хижина оглашалась протяжным криком «По-о-дъём!»; спящие вылезали из мешков, протирая засорившиеся оленьим волосом глаза. Пожалуй, самый неудачный завтрак на моей совести: поджаривая галеты с сардинами (у нас имелась одна-единственная банка), я снял с огня заменявшую сковородку крышку, но сардины оставил на ней, и они подгорели. Кушанье получило название угольков.

1 апреля Боуэрс решил разыграть двоих из нас и положил в две миски сена, прикрыв его сверху кусочками тюленины. Но коварный замысел обернулся против его зачинщика: у Боуэрса не хватило еды, чтобы заменить испорченные порции, и, как я узнал много недель спустя, он тайком отдал первоапрельским дуракам свою, а сам остался несолоно хлебавши. Такие ничтожные события всех нас веселили и оставались в памяти навсегда, как яркие минуты экспедиционной жизни.

После завтрака — общая уборка. Подметали пол, хотя метла вряд ли заслуживала этого названия. Ночные шерстяные носки и меховые сапоги меняли на дневную обувь — финнеско, меховые носки с гетрами; дневальные готовились к ленчу: вносили лёд, который растапливали на воду; от общих запасов тюленины отделяли ледорубом замёрзший кусок красного тюленьего мяса или печени; втаскивали и сваливали перед очагом, всё равно как уголь, куски тюленьих шкур с ворванью дюйма в три толщиной на них. Постепенно все расходились и предавались своим занятиям по долгу службы или по наклонностям, кроме тех, кто отгребал снег, заваливший ночью дверь и окна.

К ленчу каждый приносил какую-нибудь интересную новость.

Райт обнаружил новую форму ледяных кристаллов; Скотт исследовал толщину льда около мыса — она составляет около пяти дюймов; Уилсон нашёл не известные ранее тюленьи лунки у мыса Армитедж, значит, можно надеяться, что впредь мы будем добывать пищу и топливо ближе от дома; Аткинсон убил императорского пингвина весом свыше 90 фунтов — такого ещё не знала наука; помощник зоолога при этом сообщении подумал обречённо, что хочешь не хочешь — придётся набивать чучело; Мирз отыскал на склоне горы Аррайвал прекрасное место, по которому удобно скатывать камни вниз; Дебенем придумал новую теорию возникновения Большого валуна — так мы прозвали гигантский камень, отличавшийся структурой от окружающих пород; у Боуэрса появилась идея возвращаться с полюса не по Барьеру, а через Плато; Отс же признавался, что не прочь бы съесть ещё одну лепёшку. Самым излюбленным развлечением было завязывание узлов. Попробуйте-ка завязать выбленочный узел одной рукой!

Вторая половина дня отличалась от первой лишь тем, что солнце начинало садиться за Западные горы. Осенние закаты в Антарктике красивы, как нигде, и именно осенью Уилсон делал наброски для многих акварелей, которые дописывал уже позднее, на зимовке. Чаще всего он рисовал на вершине холма Обсервейшн, стоя под скалами с подветренной стороны, на том самом месте, где почти два года спустя мы поставили крест в память о нём и погибших вместе с ним товарищах. В перчатках с обрезанными пальцами он быстро делал карандашом наброски очертаний гор и облаков и вписывал названия цветов.

Примерно через минуту пальцы окостеневали, работать становилось невозможно, он натягивал шерстяные варежки и меховые рукавицы и ждал, пока руки согреются. Карандаш и блокнот для зарисовок он носил в запачканной ворванью сумочке, крепившейся к поясу. В таком же блокноте, хранившемся в такой же сумочке из зелёного уиллесденского брезента и также на поясе, Скотт вёл дневник санных походов.

К обеду в хижине воцарялась жара, что одновременно было и благом и злом. С одной стороны, от этого выигрывало наше походное снаряжение — спальные мешки, финнеско, варежки, носки, вывешенное для просушки, необходимой всем вещам, особенно же кожаным — иначе они приходят в негодность; с другой стороны, крыша начинала отчаянно подтекать.

Я уже упоминал о том, что в старой хижине экспедиции «Дисковери» чердак был плотно забит льдом (немного погодя он в основном обвалился, к счастью в отсутствие обитателей хижины). Надо было немедленно защитить от капели себя, еду, одежду, спальные мешки. В ход шли любые банки, которые подвешивались под протечками. Но печь остывала, капель прекращалась, и в результате помещение обрастало сталактитами и сталагмитами, как ни одна доисторическая пещера.

Шестнадцатого марта на Барьер вышла последняя в этом сезоне санная партия с провиантом для пополнения склада в Угловом лагере. Вёл партию лейтенант Эванс, участвовали в ней Боуэрс, Отс, Аткинсон, Райт, я и двое матросов — Крин и Форд. Дорога туда и обратно заняла у нас восемь дней, поход прошёл без особых происшествий, поход как поход. Несколько дней держался туман. Пройдя расстояние, равное тому, что отделяло нас от Углового лагеря, мы остановились и решили подождать, пока разъяснится. Оказалось, что мы находимся в шести милях от Углового лагеря, среди трещин; вот как легко заблудиться в подобной обстановке и как важно держаться правильного курса, пусть даже подчас руководствуясь больше собственной интуицией, чем знаниями.

В этот раз мы приобрели первый опыт санных походов в холодную погоду, что очень важно. В ближайшем будущем нам суждено было понять, что минус тридцать или минус сорок. ещё не мороз, но для начала и этого было достаточно. Достаточно, чтобы научить нас обращаться со своей обувью, держать в руках металлические предметы, не терять времени попусту.

Разница, однако, та, что тогда солнце ещё светило днём, а солнце, даже скупое, всё же высушивает одежду и снаряжение.

Одновременно мы начали понимать, какие трудности ожидают нас в весенних походах, хотя лишь отдалённо догадывались о том, что за испытания подстерегают нас в зимнем походе наподобие того, какой мы намеревались предпринять.