Павел Уваров - Между «ежами» и «лисами». Заметки об историках

Л.Х. Может быть, вы просто слишком строги к себе?

П.У.Мне нужно, чтобы сектором заведовал кто-нибудь другой.

Л.Х. Почему?

П.У.По разным причинам. Я очень хороший второй человек при руководителе – критик, помощник. А первым я не могу быть по определению. Но вот так получилось, стал заведовать сектором Средних веков. Помимо прочих проистекающих от этого неудобств оказываешься втянут в какую-то очень большую хронологическую цепочку. Вот аристократичный Е.А. Косминский, основатель этого сектора, железобетонный человек Н.А. Сидорова, С.Д. Сказкин со стены смотрит, бывший смершевец А.Н. Чистозвонов (очень, очень интересный был человек, писал по большей части добротные вещи, потом все от него отмахнулись, очень уж он всех давил, но сейчас его работы будут востребованы, я знаю), А.А. Сванидзе, которая мне сектор и передала. С удивлением обнаруживаешь, что ты не сам по себе, а стоишь в каком-то ряду, что, в общем, не входило в мои планы.

Вообще не люблю управлять. Честолюбия во мне в избытке, но оно совсем иначе реализуется, не через власть. А тут приходится тратить силы (причем неумело) на поддержание сообщества, и я не уверен, что оно очень хочет быть поддержанным. Может, мне лучше отойти в сторону, чтобы не мешать каким-то естественным процессам, которые по-другому все перестроили бы? Но это уже всякие психологические тонкости.

Л.Х. Павел Юрьевич, а может, если бы все так приходили на руководящие должности, тогда у нас все по-другому было бы, то есть так, как должно быть?

П.У.Не дай бог!

Л.Х. Почему? Есть профессиональные управленцы, и они должны быть и в науке, да?

П.У.У нас просто нет менеджеров, у нас много чего нет, но отсутствие менеджмента в науке буквально кричащее. Я совсем не менеджер. Креативщиком могу быть, могу что-то придумать, но дальше продавливать, контролировать… Слава богу, мне помогают коллеги, как могут.

Л.Х. По поводу «Всемирной истории». Это тоже часть «завещания»?

П.У.Нет. Надеюсь, что нет.

Л.Х. То есть это то, чего вы стыдитесь?

П.У.Нет, я не стыжусь. Но я сам, по собственной воле, не стал бы писать «Всемирку». Я бы стал писать что-то другое.

Л.Х . Все-таки что положено в основу этого мегапроекта? «История в осколках» или какие-то генерализации?

П.У.Не знаю. Посмотрим, что получится.

Л.Х. А что, вы сначала ввязываетесь в проект?..

П.У.Генеральной идеи, которая лежала бы в основе проекта, – нет. Потому что ее нет вообще в современной историографии, и потому что ее нет, в частности, в нашем институте. Есть потребность написать «Всемирную историю», которая родилась в голове у директора. Я думал о чем-то подобном, но гораздо менее амбициозном. Написать обстоятельную историю средневекового Запада. Это было бы важно для нашего отдела.

Вот есть группа, которая издает альманах «Казус». Если у них спросить строго: «Кто вы такие, чем тут занимаетесь?» Они ответят: «Мы представляем очень важное направление – микроисторию». – «А, ну тогда понятно. А вы, “одиссейцы”, что делаете?» – «А мы суть историческая антропология!» – «Так, а вы?» – «А мы – интеллектуальная история». «А мы – гендер». Ну и так далее. То есть каждый человек чем-то своим занимается, но в рамках общего направления.

А что мы, отдел западноевропейского Средневековья и раннего Нового времени, сможем ответить? Источники издаем, монографии пишем, журнал «Средние века» выпускаем. Но это не ответ на вопрос: «Како веруеши?» Что нас объединяет, кроме хорошего отношения друг к другу? В чем точка пересечения наших интересов? Таким общим делом мне показалось написание большого текста по истории Средних веков. Ведь если нужна какая-то справка или какой-то материал (для той же Исторической энциклопедии, например), то требуют этого от нас, хотя большинство медиевистов в институте работают вне нашего отдела, так уж получилось. Мне казалось, что нам нужен коллективный проект, во-первых – для того, чтобы было что обсуждать, на чем поддерживать столь необходимую научную коммуникацию, а не превращаться в кружок взаимного самовосхваления. А во-вторых, чтобы это было бы востребовано обществом.

И как раз в этот момент вызывает всех наш директор А.О. Чубарьян с идеей написать новую «Всемирную историю». Почему у него в голове родилась эта мысль? Не знаю. Наверняка было множество внутренних причин. Но помимо них… Я бы применил к нашему директору термин «человек-флюгер», если бы это словосочетание не имело негативной коннотации. У него – способность чувствовать потребности времени. Не обязательно властей, нет, не так примитивно. Здесь и умение следовать международной историографической ситуации, и знание рыночной конъюнктуры, и общественных ожиданий, но и властных ожиданий, разумеется, тоже. «Всемирная история» – общественно востребованный проект.

Л.Х. Павел Юрьевич, но это настолько очевидно…

П.У.Это не было очевидно никому в институте. В институтских кулуарах идею «Всемирки» восприняли как бредовую. Она во многих смыслах действительно скороспелая, не обеспеченная… В нашем отделе, не побоюсь этого слова, только из хорошего ко мне отношения люди согласились играть в эти игры, воспринимая их как барщину. Размер этой барщины превышает сейчас все допустимые пределы эксплуатации. Потому что это противоречит интересам всех собравшихся здесь людей. Категорически. Система сообщества профессиональных историков функционирует сегодня так, что история обречена быть «историей в осколках». Людям выгоднее писать «историю в осколках».

Л.Х. Павел Юрьевич, не знаю прямо…

П.У.Можете назвать это «теорией заговора»…

Л.Х. Вы начали с таких изящных уходов от всего, а сейчас…

П.У.Потому что, когда «история в осколках», я могу быть гением среди трех других собравшихся людей. Если я занимаюсь «фрагментарной рефлексией», то я могу достичь на этом пятачке если не совершенства, то значительных успехов. А попробуй снискать славу дельного историка, упражняясь в сочинении на тему «Волга впадает в Каспийское море»! Или попробуй сохранить реноме подающего надежды историка среди трехсот или хотя бы тридцати критически настроенных коллег – вот тут мы посмотрим. Это все на фоне «методологических исканий», «кризиса больших нарративов» и т.п.

Но эпистемология – эпистемологией, а прагматика – прагматикой. Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше и как удобнее. Удобно быть востребованным. В том числе и для международного признания (а ведь это важный критерий оценки успеха), удобно быть не специалистом по феодализму вообще и не по французскому XVI веке, а по этой вот узкой проблеме, где я могу надеяться стать виртуозом (хотя я сейчас третий раз говорю об одном и том же). Это не плохо и не хорошо само по себе, это – естественно, это – экономически целесообразно. А как заставить человека делать нечто экономически нецелесообразное и для него неестественное? Потому-то и выходит, что феодализм – правильный социальный строй, он на внеэкономическом принуждении основан. В данном случае – на административном ресурсе, как и многое в нашей стране.