Александр Куницын - Служат уральцы Отчизне

Но сначала нужно было управиться с самым неотложным: хождение в Москве по инстанциям, совсем доконало протезы, вот-вот развалятся. Следовало позаботиться в первую очередь о запасе «ног». Ходьба в износившихся протезах стала причинять массу неприятностей: снова оказалась содрана кожа. Нога разболелась не на шутку, распухла. Отлежаться бы, подлечиться, но время не ждало.

В таком состоянии пришлось ехать в Ленинград — это было третьего июня. Собирался наспех и налегке, прихватив в дорогу только электробритву, зубную щетку и программу вступительных экзаменов.

В Ленинграде на то время, пока будет заниматься добыванием протезов, ему удалось устроиться в окружной госпиталь, причем в то самое отделение, в котором он оказался после приезда из Кабула.

В институт протезирования Бурков попал только тринадцатого июля, пока выхлопотал направление: от бумажки к бумажке — анализы, справки. Это кого хочешь выведет из себя, — те, кому положено заниматься этим, и пальцем не шевельнули; но Валерий уже знал по прежнему опыту, что

здесь он может рассчитывать только на себя и на свою выдержку.

Дело осложнялось тем, что необходимые ему специалисты института уходили в отпуск с первого июля, а на заводе, где делают протезы — с двадцатого. Времени оставалось в обрез. В общем, пришлось побегать, просить, договариваться. Нашлись хорошие люди, вошли в положение — обещали изготовить сразу три пары протезов. Одни — экспериментальные — должны были сделать прямо в лаборатории института, но не хватало нужных деталей. Валерий их сам доставал. На заводе тоже пришлось похлопотать. Обычный срок изготовления — три месяца. Уговорил — за месяц. Но потом пришлось побегать из цеха в цех. Таким образом, протезы запустили в дело, сняли слепки — хлопоты оказались не напрасны.

Вконец измотавшись за эти дни, он мог позволить себе небольшую передышку. Надо было отлежаться, дать больным ногам отдых. Поздно вечером Валерий снял протезы, лег, растянулся на кровати, закрыл глаза. Но заснуть не смог. Нога ныла, разболелась не на шутку. Он поднялся с постели, включил свет и стал осматривать ногу. Картина представилась удручающей: нога ниже колена набухла и гноилась. Начался жар.

Пришла медсестра, сделала укол. Он стал проваливаться в сон, при этом было такое ощущение, что сердце останавливается. Но сон был беспокойным, он часто просыпался, забылся только под утро. Сказалось напряжение последних дней: треволнений, нервотрепки хватало — сплошной стресс, одним словом.

Утром врач, осмотревший Валерия, заявил безапелляционно:

— Будем оперировать. Иначе, если запустить, придется отрезать вам ногу выше колена…

Вот такого подвоха, когда, казалось, самое трудное позади и ты у самой цели, он не ожидал.

— Не надо, — ответил Бурков с сумрачным видом. — Вот увидите, заживет, как на собаке.

Когда врач ушел. Валерий раздобыл иглу, смочил ее в зеленке и стал осторожно делать проколы в тех местах, где были нарывы, чтоб выходил гной. Прикладывал листочки подорожника, протирал кожу спиртом. Удивительное дело: опухоль стала спадать, боли в ноге утихли. А дней через восемь вовсе зажило.

Обрадованный благополучным исходом этой истории, Валерий позвонил друзьям, попросил, чтобы принесли книги по математике и иностранному. Засел за учебники, занимался усиленно, наверстывая упущенное время. Почувствовав себя несколько лучше, снова встал на ноги, выходил в город: надо было наведываться на завод и в лабораторию, ездил на подгонку новых протезов.

Двадцать пятого июля Валерий получил, наконец, все три пары готовых протезов и выписался из госпиталя. Время отпуска — да какого там отпуска, в кавычках разве что, — истекало. Лето, та пора, когда для более счастливых отпускников «солнце светит и палит», было в зените, но отдых следовало отложить до лучших времен. Как распорядиться оставшимися днями, об этом он не раздумывал: ведь надо было навестить мать. Двадцать пятого улетел в Челябинск.

Появился он там, в военном городке училища, как всегда, неожиданно: ни раньше, ни с дороги ничего не сообщал. Но, поравнявшись с клубом, зашел, чтобы позвонить оттуда матери на работу.

Возле летней столовой увидел в группе молодых офицеров своих знакомых. Подошел к ним, поздоровался. Один из них сказал:

— А говорили, без ног… Зря трепались, выходит.

— Да нет… верно говорили.

— Как?! Без ног! — у капитана округлились глаза. Он отступил на шаг, будто впервые видел Валерия. — Шутишь!

— Вот так! — ответил Валерий и постучал по протезам.

— Слушай, а по тебе не заметно. Ну, ты даешь!

Оставив оторопевших от удивления офицеров комментировать на свой лад столь необычное явление, Валерий зашагал к дому. В душе он, конечно, торжествовал.

Александра Тимофеевна знала уже о большой радости сына, о том, что его оставили в армии. Была рада его счастью, счастлива сама. Валерий светился весь радостью, сиял — это больше говорило глазам, сердцу матери, чем то, о чем рассказывал он ей — про ответ на свой рапорт, о предстоящем поступлении в академию.

Когда гостил дома, Валерий тоже не терял времени: много часов проводил в библиотеке училища, готовился к экзаменам. Незаметно пролетели эти дни. Пора было возвращаться в Москву.

…Позади приемные экзамены. После мандатной комиссии молодым офицерам, зачисленным в академию, предстояло пройти в торжественном марше.

Плац возле учебного корпуса. Утреннее солнце еще не успело разогреть асфальт. Со стороны сквера от молодых лип, вязов доносится легкий ветерок, опахивающий ласковой прохладой разгоряченное волнением лицо майора Буркова, теперь уже слушателя академии, главной кузницы кадров Военно-Воздушных Сил страны.

Молодые офицеры в парадной форме стоят вольно, разбившись на живописные группы. На лицах — праздничное настроение, улыбки, перебрасываются веселыми шутками. Валерий хотел в это утро казаться, как все, старался не выдать своих чувств, но, наверное, у него не получалось. Достаточно одного взгляда, чтобы понять, как он томится ожиданием, что было у него на душе в эти минуты.

Прозвучала команда: «Встать в строй!» Ни разу прежде эта команда, бессчетно повторенная с того дня, когда услышал ее впервые от комвзвода в училище, так, с такой силой не подхватывала его, как в этот миг. Будто разом запели все горны, заиграли военные оркестры.

Сначала слушатели показывали прохождение строевым шагом в колонне отделения, по одному. Валерий шел пятым. Сперва было желание попроситься занять в строю место подальше от направляющего, но потом эту мысль отбросил как малодушную, да и не положено, при его-то росте — строились по ранжиру. Проходя мимо группы офицеров, проверяющих, конечно, испытывал такое чувство, будто шел по канату, натянутому над бездной, хотя в мыслях отрепетировал каждый шаг. Сердце, казалось, забивало гулкий грохот барабана, бухало в груди и не в такт, конечно, частило.