Рустем Юнусов - То ли свет, то ли тьма

Я как-то зашел к академику Диляверу Абдулловичу Зубаирову. Под его руководством я сделал кандидатскую. Зубаиров известен своей принципиальностью и честностью.

«Я, – сказал он мне, – уже с девяносто пятого года учеников не беру. И дело не только в том, что не стало реактивов…» – «А у нас на кафедре одиннадцать аспирантов», – сказал я, на что он с огорчением заметил: «Ничего удивительного. Многие в сложившейся ситуации чувствуют себя как рыба в воде».

Промеж наших профессоров, как нигде, корпоративная солидарность: ты мне – я тебе. Ты мне – я тебе, и невольно вспоминаются гениальные строки Баратынского:

Захожу я как-то в зимнее время в Центральную научно – исследовательскую лабораторию университета (ЦНИЛ). Заведует лабораторией Неля Марсовна – очень интересная во всех отношениях, продвинутая в своей области средних лет женщина, доктор фармацевтических наук. Она сидит, как нахохлившийся в зимнюю стужу воробей, в своем кабинете в валенках и шубе. В ногах у нее плохо греющий допотопный калорифер. В помещении не работает отопительная система.

– Проректору по АХЧ я шлю заявки, в течение всей зимы, чуть ли не каждый день, а воз и ныне там, – жалуется она мне на жизнь.

Когда-то сотрудники института, делая диссертации своими руками, продвигая науку вперед, здесь копошились как муравьи, а ныне наш разговор откликается эхом. Никто уж, так как раньше не грызет гранит науки.

Я прошелся по лаборатории и сказал:

– Здесь, как у Плюшкина в чулане, одна рухлядь с незапамятных времен. Все нужно давно списать и сдать на металлолом.

– Не говорите, и все числится на мне, – сказала Неля Марсовна и после паузы с глубокой грустью добавила: – До нас никому дела нет. Очень обидно также то, что кандидатам и докторам наук, занимающимися со студентами, накинули за кандидатскую три, за докторскую семь тысяч, а нас, научных работников, при этом обделили.

– Так вы получаете гроши! С вас и науку за такие деньги грешно требовать. Ваша деятельность оценивается на уровне поликлинической медсестры.

– Не говорите. Но я ведь докторскую – это было самое начало перестройки – своими руками в столице сделала. Как перспективного работника, меня оставляли в Москве, но здесь у меня родители, к тому же я прельстилась заведованием. А как увидела, что к чему, так впала в депрессию. Сейчас только понемногу отхожу. Надеюсь и даже часто вижу во сне, что здесь будет капитальный ремонт, а нас переведут в новое здание.

Кстати сказать, через несколько лет ее сон сбылся.

– А диссертаций стало больше, – заметил я.

– Как же не больше. Три года назад мне навязали в аспиранты одну блатную соплюшку. Целый год я с ней маялась, а у нее не наука, совсем иное на уме. Потом, чтобы с рук своих ее сбыть и не нажить «доброжелателей», я ей дипломатично говорю: «Для тебя будет лучше, если ты подыщешь другого научного руководителя». Целый год она мне не появлялась на глаза, а затем заявилась, вся из себя, кладет передо мною на стол уже переплетенную диссертацию и мне, не моргнув глазом, говорит: «Не могли бы вы быть моим вторым научным руководителем?» Я глянула диссертацию и лишилась дара речи. Она буква к букве, вместе с графиками, таблицами, рисунками, слизала мою докторскую. А я на нее несколько лет жизни положила.

Кстати сказать, в скором времени Нелю Марсовну убрали с заведования ЦНИЛом. И стала она работать на четверть ставки на одной из фармакологических кафедр. Заведует этой кафедрой профессор Поцелуева. Ей уж седьмой десяток лет, и она, видя в Неле Марсовне конкурента, не дает ей ходу.

– Такая уж у меня судьба, – говорит мне Неля Марсовна при встрече. – Ушла в отпуск, стыдно сказать, получила отпускных семь тысяч. У меня сосед в подъезде без образования, работает охранником на автостоянке – получает десять. Ходила и к старому ректору, и к новому – никому я не нужна.

– У вас ведь чудесный голос. Вы могли бы стать певицей.

– В свое время я думала, что пение – это не столь серьезно, как занятие наукой.

Перед Новым годом судьба мне преподнесла подарок: на цикл по пульмонологии пришла сильная группа.

Я вхожу в учебную комнату. Студенты встают. Они приглядываются ко мне не в том смысле, хороший ли я мужик, которому без проблем можно сдать зачет, а интересно ли им будет со мною на пульмонологическом цикле в течение семи дней.

Я делаю небрежный жест рукою, чтоб они сели. Антураж и формальности любят наши молодые преподаватели. Как обычно, прошу убрать со столов пакеты, сумки и портфели.

Четырнадцать пар глаз смотрят на меня, кто пытливо, кто с любопытством, кто с интересом, причем все доброжелательно. Это, конечно же, нравится мне. «Половина группы – способные студенты, а остальные – подстраиваются под них», – думаю я. За последние пятнадцать лет мне всего лишь раз встретилась группа, в которой не было ни одного слабого студента. А то бывает так: глядишь, способный студент, но задирает нос. Я к таким студентам отношусь негативно и обычно сразу стараюсь поставить их на место. Особенно в первые годы врачебной практики они могут наделать много диагностических и тактических ошибок.

– Сегодня у нас тема «тромбоэмболия сосудов легочной артерии».

Студенты кладут перед собою тетрадки, достают ручки.

– Мы готовы, – говорит студентка. Она сидит в метре от меня. Лицо у студентки бледное, красивое, но выражение его холодное, деловое, строго смотрят на все ее карие глаза. Она редко улыбается, но и не хмурится, и я невольно думаю: «Жизнь для нее – это искусство самоограничения, она словно не от мира сего. Наверняка она желает стать хирургом, но из нее получился бы и хороший администратор. Только очень многое, к сожалению, в наше время решают не способности. Главными врачами у нас становятся Халиковы и Гатауллины. Взять, к примеру, нашего главного врача РКБ: в кабинете у него, даже в присутствии женщин, мат-перемат». Впоследствии нашего главврача перевели заведовать другой клиникой.

Рядом с этой студенткой – ее подружка, полная ей противоположность: меленькое хорошенькое создание с черными кудрями. У нее милое улыбчивое лицо. Она живыми лукавыми глазками смотрит в мою сторону и поднимает тем самым мне настроение.

По другую сторону стола – тоже прелестная девушка: темные волнистые волосы до плеч, черные с искорками глаза, чуть подкрашенные губы и что-то непередаваемое словами в выражении лица, так, что я, взглянув на нее, подумал: «Вот девушка, в которую можно влюбиться с первого взгляда».

Она прочла мои мысли и, зная, что ее профиль еще более красив, нежели фас, стала смотреть не на меня, а на стену, на которой были развешаны таблицы.