Виктор Пелевин - 46 интервью с Пелевиным. 46 интервью с писателем, который никогда не дает интервью

Пелевин:Я хотел показать, что в наше время существуют копии, не имеющие оригиналов. Так, к примеру, большинство писателей в России сейчас больше озабочены созданием собственного имиджа, нежели собственных произведений. Включишь телевизор, а там морда и снизу написано: «писатель». И эта морда появляется на экране постоянно через день, а книги этого «писателя» никто не читал.

Цайт:Вы продали почти миллион книг. Разве этим успехом вы не обязаны вашему имиджу angry young man?

Пелевин:Я не знаю, что вы называете успехом. Даже если поискать в самых темных уголках моего ума — никакого успеха я там не вижу. Но я могу сказать, что у меня за стратегия — ни в коем случае не связываться с так называемым литературным миром. Мне не надо выставлять свою задницу напоказ, чтобы продаваться. Если мне нужно сообщить человечеству о чем-либо, я просто пишу об этом. Самые главные производители имиджей — это, конечно же, политики. Вам не кажется, что когда вы идете на выборы, вы отдаете свой голос не за какого-то человека, а за телепередачу?

Цайт:После президентских выборов, вы сделали проект в одной компьютерной фирме. По телевидению показывали виртуального кандидата.

Пелевин:Мы сделали на компьютере из шести лиц настоящих кандидатов одно. При этом мы учитывали количество голосов, которое каждый набрал на выборах. Компьютер обрабатывал черты лица и процент голосов; и на основании этих данных вывел среднестатистическую величину. Получилась страшная рожа! И что забавно: низкое количество голосов, набранных генералом Лебедем, оказало крайне сильное воздействие на результат.

Цайт:Давайте перейдем от сатиры к действительности. Кто сейчас у власти в России?

Пелевин:Трудный вопрос. Дело в том, что мы имеем дело не с людьми, а, как написано в моей книге, с «импульсами и факторами». Власть находится не у какого-то определенного субъекта; она представляет собой нечто аморфное, что нельзя потрогать руками. К сожалению, ум россиян склонен к конспирологической модели мировоззрения. В том, что сейчас происходит, виноваты ведь мы сами. У нас же любят искать виноватых за семью морями на Западе. Но это ерунда.

Цайт:Ваша страна находится в состоянии близком к гражданской войне. Армия бомбит Чечню, в Москве взрывают дома. Что вы думаете, в свете российской политики, о таком терроризме?

Пелевин:Мы все нормальные люди со своими страхами. Как же иначе? Я не понимаю, на что рассчитывают люди, стоящие за взрывами. Я не понимаю людей, которые это делают. Быть может, они получают деньги за то, что дома взлетают на воздух, за то, что при взрыве погибает 300 человек. Я не знаю, как они живут после этого. Это за пределами моего понимания.

Цайт:Разве это не последствия ошибочной политики?

Пелевин:Некоторые считают это логическими последствиями неразумной политики, некоторые логическим следствием напротив — очень разумной.

Цайт:Тут нам снова пришлось бы вернуться к теории заговора: Ельцин хотел сохранить власть и потому…

Пелевин:Не хочется верить, что человек способен на такое. Было бы ужасно жить в таком мире.

Цайт:В вашей первой книге — «Омон Ра» — молодых людей мучили и калечили для полетов в космос. Это критика советского мифа о покорителях космоса. Вы выросли на этом мифе?

Пелевин:Я рос не на советских мифах, а скорее под ними, понимаете? Советские мифы не были какой-то благодатной почвой для роста. Наоборот, они по природе деструктивны. Я никогда не верил ни в один из советских мифов. Едва ли кто-то верил.

Цайт:Полеты к другим мирам — у этого есть ведь и положительная сторона, не так ли?

Пелевин:Что значит: «улететь в иные миры»?! Все миры прямо здесь, где мы с вами сидим. Чтобы туда попасть, не надо никуда лететь. Буддистский текст «Аватамсака-сутра» гласит, что мир создается исключительно в уме. Каждое перемещение из одного пространства в другое — это, прежде всего, психический акт.

Цайт:Как вы пережили воспитание в коллективе, пионерские лагеря, школьную муштру?

Пелевин:Само понятие коллектива мне глубоко ненавистно. Я никогда не хотел реализоваться в коллективе.

Цайт:Мне кажется, что за коллективизмом, управляемым со стороны государства, скрывался неприкрытый эгоизм. Стоит только посмотреть на политику обогащения ельцинского клана…

Пелевин:Да, да, да. Конечно, вы правы. Вся наша приватизация — это просто перевод собственности в руки бывших партийных боссов. Вы знаете, зачем людям оставили их квартиры? Чтобы люди, сидящие на своих партийных дачах, могли присвоить их себе. Эксперимент по вживанию человеческой души в человеческий мозг — та самая идеологическая модель из тридцатых и сороковых годов — как попытка обуть башмаки на три размера меньше. Вообще, организационная модель российского общества напоминает мне очередь. Здесь, на Западе — это семья, а в России — очередь.

Цайт:Но у вас ведь есть семья?

Пелевин:Мой отец недавно умер. Он был офицером. Мать еще, слава богу, жива. Мы были обычной советской семьей. Я не представляю для вас ценного психоаналитического материала.

Цайт:И не было никаких травм в детстве? Вас не били, вы не падали в яму?..

Пелевин:Нет, и я не подглядывал за родителями во время их занятий сексом. А что вообще за травмы? Самая тяжелая травма, которую человек может испытать — это трагедия рождения.

Цайт:Вы помните об этом?

Пелевин:Конечно, и это затмевает все остальное. Повторение травмы рождения — вот то, что происходит сейчас со многими россиянами. Процесс появления на свет из утробы социалистической матери проистекает в четыре пренатальных этапа: первый — единение с космосом — состояние общности с коллективом. На втором этапе роженица тужится, и роды начинаются — это эпоха позднесоветского разложения. Потом процесс рождения — это перестройка, реформы — все то, что мы сейчас переживаем. Но роды протекают тяжело. Голову младенца ухватили щипцами, но так и хочется взять и размозжить ее. Как вам? Может хватит психоанализа?

Цайт:А что на четвертом этапе?

Пелевин:Что? Диалектическое повторение первого. Процесс сладостного единения с процветающим западом.

Цайт:Продолжим психоанализ вашего детства. Вы начали писать еще ребенком?

Пелевин:Нет. Писать я начал поздно, в 25, 26 лет. В школе я не получал больше тройки за сочинения. Однако я быстро понял, чего от меня хотели, и старался это имитировать. Но мне постоянно говорили: «Это нехорошо. Ты не вкладываешь душу». Советская система образования в гуманитарной сфере напоминает мне опыты по замене здоровых конечностей на протезы. В плане технического образования все было более или менее сносно.