Светлана Рыжакова - Фуксы, коммильтоны, филистры… Очерки о студенческих корпорациях Латвии

Что касается аналитических исследований нашей темы, то они крайне немногочисленны. Значительно лучше изучены и представлены в литературе и научной историографии германские корпорации. В Германии существует объединение по вопросам исследования истории студенческих корпусов ( Corps ), его председателем сейчас является профессор медицины Рюдигер Делер (Rüdiger Döhler), член основанной в Кенигсберге и с 2000 года находящейся в Потсдаме студенческой корпорации Corps Masovia Königsberg zu Potsdam (в свое студенческое время, в 1970-е гг., в Киле Делер был делегатом Кезенского конвентного объединения сениоров). Он занимается исследованиями истории Кенигсберга, в целом Восточной Пруссии, и историей студенческих корпораций, а с 2010 г. является постоянным гостем исторической комиссии по Восточной и Западной Пруссии. В России темой студенческих корпораций занимаются историки А.И. Иванов [4]и В.И. Гальцов (декан исторического факультета Российского государственного университета им. И. Канта в Калининграде) [5]. О студенческих корпорациях Латвии писали историки Татьяна Фейгмане, Валтерс Щербинскис, к этой теме обращался академик Латвийской Академии наук Янис Страдыньш. Отдельные публикации, журнальные и газетные заметки и статьи мы находим в эмигрантской печати, прежде всего в латышском издании «Universitas» (начавшем издаваться еще в Риге в 1930 г. и продолжившем выходить позднее в США), в некоторых других периодических изданиях [6], см. также краткую заметку Н. Макаровой [7].

Основными источниками настоящего исследования стали материалы, полученные в результате моего непосредственного общения с членами нескольких латвийских корпораций – русских и латышских – в 2006–2012 гг. Это интервью, запись многочасовых бесед, альбомы и песенники корпораций. Я особенно признательна членам корпораций Fraternitas Arctica, Sororitas Tatiana, Spīdola. При этом нужно отметить, что сбор материала, связанного с культурой и повседневной жизнью студенческих корпораций иногда был сопряжен с некоторыми трудностями. Пожалуй, впервые за всю историю моей этнографической работы я получила внезапный отказ в интервью от одного из старейших членов русской корпорации (и это был поучительный для меня опыт), на том основании, что я – из России, его родной страны, откуда его семья была вынуждена бежать. В некоторых других случаях я ощущала намеренную ограниченность информации: распространение и публикация подробных сведений о внутренней жизни корпораций не приветствуется. Однако многие корпоранты сочли возможным поделиться собственным опытом, представлениями и мыслями об истории корпораций, их смысле и задачах, об особенностях участия в них. Некоторые беседы выстраивались как длительные «повествования о жизни», представляющие интерес со многих и разных точек зрения.

Другими источниками стали газетные и журнальные публикации (межвоенные и современные) о жизни корпораций, публицистические заметки, опубликованные автобиографические материалы. Это обширный корпус текстов, нередко дублирующих друг друга, требующий тщательного анализа. Наконец, немаловажным оказалось обратить внимание на данные о корпорациях и корпорантах, содержащиеся в русской, латышской и немецкой художественной литературе и публицистике XIX – первой половины XX в. (воспоминания В.В. Вересаева, П. Боборыкина и других бывших студентов Дерптского университета, хорошо знакомых с местной корпорантской жизнью).

Я глубоко признательна всем тем, кто щедро делился рассказами, воспоминаниями, впечатлениями, размышлениями. Изучение истории студенческих корпораций Латвии оказалось для меня своеобразным путешествием в человеческие судьбы интереснейших людей, многие из которых составляют одновременно гордость русской культуры и латвийского государства. Разумеется, студенческие корпорации представляют собой теснейшее переплетение немецкой и иных культур, воспринявших некоторую общую форму самоорганизации. Определенный дух элитарности не позволил сделать эту форму широко распространенной даже среди студенчества, не говоря уже об обществе в целом. Тем не менее корпорации не исчезают и не растворяются в небытии. Кое о чем, связанном с этой темой, русскому читателю, думаю, будет небезынтересно узнать.

Одна из своеобразных особенностей балтийского культурного пространства – наличие сильных консервативных тенденций, при том что исторически здесь всегда присутствовало, соревновалось или сосуществовало много разных политических сил. Балтийский мир в ходе всей истории постоянно испытывал одновременно несколько внешних влияний, тут довольно рано начались и активно пошли процессы модернизации. Однако, как мне представляется, именно подспудное присутствие консерватизма (как твердой «культурной грамматики») при восприятии отдельных инновационных элементов (как «культурной лексики» [8]) образует важнейшую балтийскую социальную и культурную черту.

Балтийский культурный консерватизм имеет много обликов. Его можно обнаружить в сохранении ряда традиционных ремесел – ткачество, горшечное дело, ковка металла (с воспроизводством определенных форм и черт, восходящих подчас к XIX и XVIII вв. и даже ранее), в градостроительной практике, в воспроизводстве модели общественных отношений и социальной структуры, в устойчивости этикетных норм и эстетики, даже в особенностях местной моды (обратим внимание на дизайн повседневной одежды, на стиль журнала «Rīgas modes»). При этом в периоды новой и новейшей истории в балтийском мире шла и технологическая модернизация домашнего труда и ремесла, освободительная борьба, направленная против общественной сегрегации, а с начала ХХ в. – демократизация политического, культурного, повседневного пространства. Все же консервативные тенденции, преобразуясь, тоже продолжали и продолжают действовать.

Одним из консервативных признаков культурной жизни Латвии и Эстонии, стран, сформировавшихся преимущественно из бывшего остзейского пространства и унаследовавших много исторически сложившихся тут форм и черт, является сохранение ряда сообществи, соответственно, способов организации и способов культурной идентичности. Одно из самых широких, массовых явлений – движение хоровых коллективов, начатое в Лифляндии, Эстляндии и Курляндии в 1830-е годы, охватившее весьма значительную часть местного населения, и особенно эстонцев и латышей, а позднее ставшее одним из важнейших национальных культурных институтов (выразившихся в традиции Праздника песни [9]).