Виктор Бронштейн - Лабиринты судьбы. Между душой и бизнесом

Кстати, о песне Миронова: ведь был момент, когда действительно мог я очутиться в Иваново. Интересно, как бы сложилась жизнь?

А было это так. Директора, рискнувшего меня, молодого специалиста, назначить начальником одного из крупнейших цехов, перевели в Москву возглавлять производственное объединение с филиалом в Иваново. И он мне сделал предложение поехать с семьёй в Иваново на должность главного инженера его филиала. Я немного поколебался и отказался. Представилось немыслимым лишить родителей счастья общения с единственным внуком Андреем. Мать с радостью, к которой примешивалась и горечь, говорила, что внук – это первый её ребёнок. Мы с сестрой рождались в нелёгкие послевоенные годы с очень серьёзной занятостью родителей на работе. Декретные отпуска были всего по два месяца. Кроме того, много душевных сил у мамы уходило на выяснение очень непростых отношений с папой.

В общем, как водилось в ту пору, растили нас бабушки.

Другая причина моего отказа была в том, что я уже поступил в аспирантуру и начинать новое дело, требующее серьёзной отдачи на производстве, было не с руки.

Если бы не одно большое «но» в судьбе моего первого директора, то, наверное, я получил бы предложение, от которого отказаться сложно. Дело в том, что он был реальный кандидат на должность заместителя министра или начальника главка в нашей отрасли. Думаю, что про меня бы он не забыл. Ведь не случайно именно ко мне в цех он отправил целую делегацию со своего предприятия, чтобы посмотрели, как нужно организовывать работу. Несколько человек остались даже на небольшую стажировку. Было интересно услышать от приезжих, что я как будто являюсь членом их коллектива, слишком часто звучала моя фамилия из уст глубокоуважаемого мною Директора с большой буквы на совещаниях в самой Москве.

Но высокий пост, при котором и я бы мог оказаться в Белокаменной, о чём в ту пору мечтали все, он не занял. Его жизнь перевернул почти случайный визит, или, точнее, заезд, на завод ни много ни мало секретаря ЦК КПСС, члена всесильного, всевластного брежневского Политбюро, по-моему, Устинова, отвечающего за оборонную промышленность. Ехал он, серьёзно впечатлённый знакомством с японскими предприятиями. Думаю, только тогда он понял, какая бездна нас отделяет и от Востока, и от Запада, и был весьма раздражён. Но не мог же он упрекнуть в этом простого директора. Нужен был повод сорвать свою старческую злость, и он его, конечно, нашёл. Таким поводом явился нестандартный деревянный ящик с деталями в аппаратурном цехе. По одному этому факту он сделал оценку и всему предприятию, и директору, причём в самой резкой форме. На карьере директора можно было поставить крест, и вскоре Николай Кириллович Довченко слёг с тяжелейшим инфарктом.

Ещё раз Белокаменная была рядом спустя лет 12–13. Я, будучи кандидатом экономических наук, работал на свирском заводе «Востсибэлемент», внедрял новые модели самофинансирования, которыми тешилось горбачёвско-рыжковское правительство, тогда серьёзно и обсуждался вопрос моего перевода в Москву на нововведённую должность замначальника главка по экономике. Но обком партии не согласовал моё назначение. Во-первых, кадры нужны и в Сибири – был их аргумент, а во– вторых, помешала, пожалуй, и еврейская фамилия.

Если бы я переехал в Москву, жизнь бы сложилась иначе. Не возвращался бы сын на электричке с отцом и не оказался бы между поездами, не было бы главного стресса и горя в моей жизни.

В сравнении с «красными» директорами моя дорога, не зависящая от дурацкого каприза члена Политбюро, да и от другого высокого начальства, в чём-то выигрышней. Но зато вокруг них не было ни бандитов девяностых годов, ни рейдеров двухтысячных, ни обвала рубля, сметающего фирмы и сеющего долги и убийства.

Казалось бы, нужно радоваться хотя бы большей свободе сейчас, в относительно тихое время, но нет же, спокойней ситуация – больше чёрных мыслей и внутреннего стресса, в котором виновен только ты сам, но от этого, увы, не легче.

Огромнейшее преимущество бизнесменов перед государевыми людьми всех мастей и времён – это необычайная лёгкость на подъём. Директор-собственник может в одночасье решить и уехать хоть в Америку, хоть на Байкал. Тем напряжённейшим летом я выбрал второе. В начале лета волей случая умчался я на совершенно уникальный байкальский остров Ольхон и не ошибся. Как в раннем детстве песочница пионерского лагеря заслоняла от меня вселенские переживания, так теперь лес и бесконечные пески, бездонное байкальское небо и сам Байкал, чутко улавливающий все оттенки беспрерывно меняющегося неба и удивляющий своей безмерной палитрой красок даже самых маститых художников, рассеивал тяжёлые мысли. Был момент, когда я позавидовал одной прибрежной сосне, которая беспрерывно любуется Байкалом зимой и летом, днём и ночью уже много лет:

Помогала и общепризнанная целебная байкальская энергетика, особенно в самой святой части острова – на мысе Бурхан, где есть таинственное мистическое место – небольшая, но настоящая пещера. Интересно, что женщинам подходить к пещере, а тем более ступать внутрь неё, не разрешается.

Поехал на Байкал я экспромтом, на открытие художественной выставки дня на два, а остался на десять дней. Природа и замечательное романтическое знакомство, которое хоть и закончилось ничем, но в моей душе прошло все стадии настоящего романа и переплавилось в дорогое для меня воспоминание и стихотворение «Ольхонская грёза», положенное к тому же на музыку замечательным иркутским композитором Владимиром Соколовым: