Виктор Бронштейн - Лабиринты судьбы. Между душой и бизнесом

Не случайно мой племянник-монах после десяти лет строгого, как он выразился, режима решил вернуться в мир, сильно разочаровавшись в монастырском и прочем церковном начальстве. Слишком уж не чужды они стали роскоши, веселью и прочим радостям земным, забыв про любовь к рядовым братьям во Христе.

Размышления прервал сын, позвонив посоветоваться, выполнять ли поручение матери по привозу из её квартиры к нам в дом собаки. Этим, как я понял, моя бывшая демонстрирует, что она решила, как всегда, проигнорировать мою просьбу и обустроиться всерьёз и надолго.

А поручение – была проба сил. Если бы сын сразу же молча привёз её собаку, любимую к тому же и им самим, то оказался бы фактически на её стороне. Это означало бы, что он струсил и сдался ещё до разборок, помогает ей вселиться и зарабатывает перед ней индульгенцию. Но он выдержал свой мужающий характер, не стал, как ранее, безропотно выполнять поручение и позвонил мне. Я, конечно же, запретил переезд в дом ещё и собаки. Хорошо, хоть своего друга не везёт в мой дом. Хотя, строго говоря, дом не совсем мой, а общий с детьми. Когда закончилось строительство, я широким жестом записал его на всех членов семьи, включая и детей, и, конечно, жену. Не забыл и сестру. У неё была исторически своя небольшая квартира в построенной мной усадьбе. Не думал, не гадал, что скоро у собственных детей, с некоторой долей унижения, нужно будет просить бумаги в суд – с их мнением о целесообразности проживания в доме их матери, полностью получившей свою долю деньгами по мировому соглашению.

Сын несколько лет назад под давлением матери и тогда ещё детского страха перед ней подписал под её диктовку бумагу в суд невыгодного для меня содержания. Явная непорядочность – заставлять ребёнка хоть и в дипломатичных выражениях, но фактически идти против отца. Тогда под давлением он сломался, хотя был в душе за её выезд. Обещал, как и дочь, хотя бы не вмешиваться в дела родителей и всё оставить на усмотрение суда. От дочери бумагу также получил кое-как. Но, может быть, дело в расстоянии.

Не случайно умудрённая жизнью адвокат, оценивая в своё время ситуацию при разводе, сделала неожиданное заключение, что я не читал «Короля Лира» Шекспира, который дочерям отписал своё королевство и вскоре жесточайше поплатился, вначале унижениями приживальщика, а вскоре свалившееся богатство довело до гибели всех детей, даже третью, обездоленную королём, но честную дочь, напоследок приютившую отца.

У меня, к счастью, поменьше королевство и, дай Бог, будет поменьше неприятностей. Но сын, со своим правом владения частью дома, мог бы серьёзно поссориться с отцом, будь на моём месте кто-то другой. Под давлением матери он не показал мне бумагу до подписания. Думаю, что данный поступок и настоятельная просьба, высказанная сыном лет в 12–13, отгородиться от материнского контроля успеваемости в школе свидетельствуют о его страхе перед ней, возможно, и подсознательном.

Не случайно по приезде домой после самостоятельного отдыха у него до шестнадцати лет обострялся детский недуг – слегка подёргивалась бровь. Да и я сам постоянно чувствовал гнёт с её стороны и безрезультатно просил ещё до развода улыбаться дома, хотя бы ради детей. В то же время в любой компании она всегда была улыбчива и весела в течение долгих вечерних застолий, не раз переползавших в предутренние. Виной всему, может быть, воинственный знак зодиака. Может быть, унизительное детство, протекающее с семи лет без отца, может быть, унизительная в школьные годы помощь маме в роли технички, и не где-нибудь, а в госуниверситете, полном праздничных, весёлых лиц, почти её сверстников. Но в сорок и более лет оправдания не принимаются, и кивать на расположение планет поздно:

Объяснить, конечно, можно всё, а принять – нет. Ведь если ей хочется понравиться, то она может быть весьма обаятельна. Никогда не забуду, как ей удалось на выступлении хора Турецкого посылать на сцену такие мощные флюиды, что сам Турецкий, со сцены глядя на неё, сказал, что он очень хорошо чувствует зрителей, особенно зрительниц до шестого (нашего) ряда. Совпадение? Нет. В перерыве, когда я возвращался после деловой беседы в зрительный зал, они уже по-дружески, как старые знакомые, курили и оживлённо беседовали, сидя на удобном диванчике. Вот такая энергетика. Дай-то Бог, чтобы на благо не только господ Турецких, но и собственных детей. Я, к сожалению, не раз попадал, как на оголённые и искрящие провода, под потоки её энергии и убегал затем заземляться, всю ночь гуляя по лесу. Что было бы без заземления – трудно представить. Наверное, не раз бы коротнуло и сгорел. Причём, как пел Градский: «Не осиной в сыром бору, а соломою, да на ветру». На эту тему написано мной стихотворение «В ночи»:

Во время смены замков, а главное, после отказа сына перевозить собаку в «её» апартаменты, бывшая супруга поняла, что её многолетний (около десяти лет) сценарий комфортного образа жизни за чужой счёт рушится, и разразилась по телефону ожидаемой по тону, но неожиданной по лексике бранью – с угрозой нанять бандитов и сжечь оставляемый ею дом.

Повеяло крутыми девяностыми годами, которые запечатлены броскими памятниками бандитам на каждом кладбище. Не надо бы никому и никогда угрозами гневить Бога – возвращается, и, как правило, на себя любимых. В данном случае особенно, дом-то общий с детьми, они – собственники долей. Но, с другой стороны, верна и пословица: «Собака, которая лает, редко кусает». Правда, человек изощрённее…

Но что может предпринять православный человек, кроме как пойти в храм и поставить свечи за здравие подозреваемых в вероломстве. Хотя допускается ли это относительно некрещёных? И сын, и дочь крещены, но мама их демонстративно отказалась. А при знакомстве до брака не раз называла себя колдуньей, рассказывая, что участвовала в каком-то ритуале у известного городского то ли мага, то ли искусного шарлатана. Поди разбери их! Но колдуньей называла себя и обожаемая мной Анна Ахматова. Именно такой ахматовский окрас имело это страшное слово в период романтических отношений. Сегодня же у него весьма зловещий оттенок.

Сын словно в благодарность и в подтверждение правильности моего решения начал в десятом классе четверть с пятёрок и несколько месяцев не снижал темпы, а в одиннадцатом классе закрепил успех, став твёрдым ударником с пятёрками по математике. Отныне ему не нужно было тратить душевные силы на преодоление страха перед матерью. Вот так её нежелание сломить гордыню и отдать мне положенное отцу право «казнить или миловать» привело наконец меня к решительному поступку и полному разрыву таких выгодных для неё отношений. Сын в этом страшноватом, но выигранном «сражении» закалился, его мужское «я» укрепилось, вскоре твёрже стало и его слово, круто выросла успеваемость. После взаимных извинений нормализовались и его отношения с матерью. Теперь они строятся на основе взрослого взаимоуважения.