Виктор Бронштейн - Лабиринты судьбы. Между душой и бизнесом

Происки барменов также свидетельствуют и о том, как далеко отодвинулись мы от наших дореволюционных предков, у которых воровать и иметь неотданные долги было страшным позором. Должники нередко стрелялись. Честь была дороже самой жизни. Даже весьма богатые дворяне не прибегали к услугам наёмных убийц, а шли на дуэль и умирали, защищая свою честь и честь своих близких.

Смогут ли хотя бы следующие поколения приблизиться к высокой нравственной планке наших предков или всё же процесс деградации необратим?

Думаю, что детям, умудрённым житейским опытом, будет наверняка интересно при подведении итогов собственной жизни встретиться с отцом, ставшим их ровесником или даже младше их, и пережить по этой и другим откровенным книгам, по любимым картинам и скульптурам мои радости и невзгоды, озарения, а может быть, и заблуждения в поступках и в отношениях с ними.

А если захотят поспорить, пусть пишут. Если окажется, что я не узнаю, то узнают мои полпреды – их дети и внуки. Они и рассудят, когда подрастут и наберутся мудрости. Об этом и стихотворение «Пусть правнуки увидят нас»:

Надежда на диалог и на встречу со взрослыми детьми обогащает мир раздумий и грёз, наполняет творчество и каждый год особым, дополнительным смыслом, а это мощный антидепрессант, во всяком случае для меня. Встреча нужна ещё и потому, что настоящей семьи после гибели первого сына надолго не получилось. А без настоящей семьи, без помощи жены, да ещё в окружении сегодняшнего электронно-развлекательного гвалта, не достиг я полного духовного родства с родными детьми.

Не было иного выхода, кроме как помочь дочери в 12 лет выбраться из-под тяжёлых обломков семейного крова и убежать, благо что не в бродяги и наркоманы, а учиться в Англию. Спасибо перестройке с её новыми возможностями хотя бы за это. О другой стороне такого «блага» написано стихотворение «Либеральная мода»:

Детям при разводе было восемь и десять лет, и мне, потерявшему первого одиннадцатилетнего сына, было от внезапного распада семьи, конечно, невыносимо тяжело. Я удивлял дочь и сына тем, что всегда вечерами был дома и укладывал их спать, часто напевая как колыбельную песню А. Вертинского «Доченьки», меняя слово «доченьки» на «деточки»:

Кроме этого я два года посвящал все свои вечера зимой и летом походам с дочерью, вызывая подчас её резкое недовольство, но спасая её пошатнувшийся от невнимания трёх нянь и мамы иммунитет и, возможно, спасая от астмы, надвигающейся через острые простудные аллергии. Наградой стала её отличная спортивная форма перед отъездом в Англию, когда в полуторачасовом походе она обогнала меня и предлагала мне, изрядно уставшему от высокой скорости, ещё один такой же круг:

Вскоре последовала и вторая огромная награда: её радостно-захлёбывающийся звонок из Англии, рассказывающий о победе в дальнем забеге среди детей до 16 лет!

Но благодарность за победы вскоре наверняка стёрлась в памяти, а благодарность за восстановленное здоровье у детей, думаю, и вовсе не формируется. Они не в состоянии понять, какой несчастной и уж точно не свободной и не заграничной может стать жизнь с хроническими немощами, зато в подсознании у дочери, скорее всего, как заноза, сидит обида за постоянное преодоление отцом её ленивого покоя ежевечерними походами. Зимой мы нередко ходили на нелюбимых, но очень полезных для неё лыжах по вечернему леску с фонариками на шапках. В двадцать лет пора уже умом корректировать не всегда справедливое подсознание. Это действительно была борьба с ней, но во имя здоровой, счастливой жизни, её жизни.

Невыносимо больно мне было смотреть, когда родной ребёнок буквально задыхался и бессильно шептал: «Кыш, кашель, кыш!» – или говорил: «Чувствую я себя не на тридцать восемь градусов, а тяжелей».

Тогда я и дал себе слово отказаться от командировок, а где– то и от личной жизни и жёстко вести линию на оздоровление дочери, не надеясь на вторую половину.

Взаимопонимания с супругой, энергично переводящей себя в разряд бывшей, было, увы, ноль. Разбирался с нами её знакомый психолог. Показательно, что когда он задал вопрос моей оппонентке: «Что вы слышите в словах и эмоциях Виктора?» – она, не задумываясь, ответила, что слышит сплошной «наезд». Он, сделав долгую паузу, сказал совершенно другое: «Я слышу прежде всего заботу о детях!»

В этом и был основной корень наших противоречий.

Сеансы, где мы договорились детально рассмотреть новую реальность во взаимоотношениях с детьми, их дальнейшее воспитание, она проигнорировала. Разговаривали мы с психологом уже вдвоём. Комментарии, как говорится, излишни.

Не забуду, как всю ночь катал дочь по городу на машине, не давая ей уснуть, чтобы рано утром в больнице сделали ей какой– то очень важный анализ мозга. Естественно, что и это «насилие» не украсило отношения дочери опять же со мной. И тем не менее нет ничего тяжелее больных детей. Выскочили из беды, и слава Богу. Пусть уж лучше будет обиженная, но здоровая, чем нежно любящая, но несчастная. Дорога к счастью открыта! Всё в её руках. Я выполнил завет стоической максимы: «Делай, что должно, и пусть будет, что будет».