Сборник - Убийство императора Александра II. Подлинное судебное дело

Первоприсутствующий: Я считаю необходимым вас предупредить, дабы не было усложнения дела: вы не должны теперь предъявлять объяснения по существу обвинительного акта, на это будет целое судебное следствие.

Желябов: Я не буду возражать против обвинительного акта. Чтобы поскорее кончить с этим вопросом, я скажу, что я подобрал нужное количество лиц, и замечу здесь, что количество было уже намечено Исполнительным комитетом и моя обязанность состояла в том, чтобы выбрать из числа этих лиц сотоварищей и представить об этом комитету на утверждение. Когда было утверждено, я вместе с этими лицами приступил к исполнению. Я для нападения с метательными снарядами пригласил к себе единственно Рысакова, отношения же мои к Михайлову я выясню впоследствии, теперь же я утверждаю, что Михайлов если, по словам Рысакова, и имел какое-нибудь отношение к делу, то делал это без моего ведома, после моего ареста и во всяком случае это такой шаг, который в организаторском отношении считается преступлением. Теперь о подкопе. Совершенно верно сказал Рысаков, что он ничего не знал о подкопе, это так и должно быть, потому что подкоп велся в интересах осторожности совершенно отдельно от нападения с метательными снарядами. Собственно нападавшие могли знать о подкопе, могли участвовать в нем, но только в том случае, если группа, ведшая подкоп, оказывала им доверие – это их частное соглашение. Скажу от себя, что Рысакова из участников подкопа, которых я не стану называть, никто не знал, и, оставляя на мою ответственность привлечение того или другого деятеля в качестве метальщика, они бы, конечно, никогда не допустили, чтобы неизвестный человек принял участие в подкопе. Если это можно сказать относительно Рысакова, то то же самое относится и еще с большим основанием к Михайлову, который о подкопе не мог знать ровно ничего: это было бы младенчеством в революционном ведении дела, а мы уже кое-что пережили. Для того чтобы мой ответ на обвинение, изложенное в обвинительном акте, был определеннее, я теперь возвращусь к самой формулировке обвинительного акта. Я не признаю себя виновным в принадлежности к тайному сообществу, состоящему из шести человек и нескольких других, так как сообщества здесь нет, здесь подбор лиц совершенно случайный, производившийся по мере ареста лиц и по некоторым другим обстоятельствам. Некоторые из этих лиц принимали самое деятельное участие и играли видную роль в революционных делах по различным отраслям, но они не составляют сообщества по данному предприятию. Михайлов этому делу человек совершенно посторонний. Рысаков свои отношения к организации определил верно: он состоял членом агитационной рабочей группы, которая относилась к Исполнительному комитету как его разветвление, как одна из отраслей. Данные обвиняемые обвиняются в устройстве подкопа на Малой Садовой…

Первоприсутствующий: Я предложил вам вопрос о вас, и вы высказали свой взгляд на организацию и отношения ваши к этой организации – этим вам и следует ограничиться.

Желябов: Если я и отклоняюсь, то это потому, что, во-первых, объяснения подсудимых касались часто теоретической стороны, и, во-вторых, потому, что, говоря шестым, я не могу без повторения быть систематичным в изложении. Мои отношения к подкопу были таковы: я знал о нем и принимал участие как чернорабочий, рыл землю, но участие мое кончилось в ночь со вторника на среду, и это я докажу показаниями свидетелей, и так как я был чернорабочим, то, конечно, я знал о подкопе, знал лиц, производивших его, и т. д.

Первоприсутствующий: А в Александровске?

Желябов: Моя роль там была такая: в Харькове были сделаны кое-какие подготовительные работы, но предприятие было решено не так, как показывает Гольденберг, а Исполнительным комитетом 26 августа в Петербурге. Для этого решены были железнодорожные предприятия от Симферополя на Харьков, от Харькова на север к Петербургу и на юго-западных железных дорогах; выбор места и все остальные подробности плана не могли быть решены 25 августа, но распределение лиц было сделано тогда же. Я южанин, знаю хорошо местные условия, и по некоторым еще другим соображениям я хотел действовать на юге и просил, чтобы мне отвели место в южных предприятиях. В них я и был участником. Так, в Александровске, когда оказалась невозможность нападения в Крыму, я осматривал железнодорожный путь от Симферополя, наметил пункт под Александровском и из Харькова известил об этом Исполнительный комитет, спрашивая, могу ли я рассчитывать на средства, а также и на участие. Мне отвечали, что участники есть и что я могу, не стесняясь средствами, начинать. Для цели организовать предприятие я отправился в Харьков, где, кроме меня, находились Колоткевич и еще некоторые другие члены партии, о которых вы услышите на следующем суде. Мы должны были обсудить предприятие коллегиально. Письмо мое в Петербург было выражением не только моих личных предположений, но также и их. Ответ Исполнительного комитета был обсужден нами также коллективно. Затем Исполнительный комитет ассигновал средства, назначил агентов, и я с ними вместе, также при содействии новых лиц, Исполнительному комитету неизвестных и привлеченных на мой страх (таковы были Окладский и Яков Тихонов), отправились устраивать покушение под Александровском. До этих пор я в Александровске никогда не был. По получении ответа от Исполнительного комитета, чтобы начинать, я приехал 1 октября в Александровск из Харькова. День был ярмарочный. В дознании есть показание свидетеля Сагайдака, который указывает обстоятельство моего приезда, но, вероятно, он не вызывался в суд потому, что это сведение не интересно, поэтому и я его не опасаюсь, а скажу только, что, явившись в город с предположением устроить кожевенный либо мыловаренный завод или макаронную фабрику, я делал это просто как предлог, в действительности же я приехал, чтобы зондировать почву. Из разговора со свидетелем я узнал, что кожевенный завод будет там уместен, и я на другой же день подал в управу заявление о желании устроить завод и просил об отводе под него земли на аренду. Об этом состоялось постановление городской думы. В промежуток этого времени я съездил в Харьков и вместе с остальными участниками, прибывшими туда, устроился в квартире Бовенко. Это было 7 октября. Я выехал оттуда 23 ноября и за все это время вел подготовительные работы, и устройство кожевенного завода ничуть не прекращалось. Затем, обстоятельство закладки мины под Александровском фактически изложено совершенно верно в обвинительном акте, и я также подтверждаю это… Может быть, для суда важно, чтобы я подтвердил, что утром 18 ноября я вместе с другими участниками выехал на повозке к месту, где была заложена мина. Это громаднейший овраг: по отвесу 11 сажен, по откосу больше – вот в этом месте было заложено два снаряда по такому расчету, чтобы они обхватывали целый поезд. Нам известно было, сколько вагонов должно быть в царском поезде, и обе эти мины захватывали собой поезд определенного количества вагонов. Итак, утром 18 ноября, получив ранее извещение от Преснякова о том, что царский поезд выедет такого-то числа, или, правильнее сказать, не получив извещения, так как по предшествовавшему уговору неполучение известия должно было означать, что изменений нет, то есть что поезд выезжает в день, который был известен нам ранее, – это я указываю потому, что мне придется еще сказать, что Преснякова в Александровске не было. Так вот, 18 ноября, судя по признакам, мы не сомневались, что поезд проследует в определенный час, и мы стояли на месте, и, хотя внешние признаки поезда заставляли сомневаться, чтобы это был поезд царский, тем не менее под поездом были сомкнуты батареи согласно тому, как изложено в обвинительном акте. Я замкнул батарею, то есть соединил токи, но взрыва не последовало. Оттуда мы отправились для кое-каких опытов, чтобы распознать причину невзрыва. Спустя некоторое время мы вынули проводники, а снаряды оставили под рельсами, так как наши техники давали ручательства, что по меньшей мере в продолжение двух лет взрыва не последует. В то время начались уже заморозки, выпал снег, производить раскопку не было возможности, снаряды же могли нам пригодиться весной – по всему этому мы их и оставили. В обвинительном акте совершенно верно сказано, согласно показанию Бовенко, что раньше уехала моя хозяйка, затем другие участники, наконец, 23 ноября выехал и я из Александровска. Вот все мои отношения к александровскому предприятию. Больше я ничего не имею сказать.