Владимир Лакшин - Солженицын и колесо истории

В подавляющем же большинстве писем – таких свыше пятидесяти – читатели выражают уверенность в том, что повесть Солженицына по своей идейной и художественной значимости достойна Ленинской премии, и поддерживают ее характеристику в статье В. Лакшина.

Читатели М.М. Байков (Архангельская обл.), Эйно Киуру (Петрозаводск), кандидат технических наук Е. Суханова (Москва), сельский учитель Н.С. Ершов (с. Андреевка, Кемеровской обл.) и другие полемизируют с выступлением «Литературной газеты» – «Общий труд критики» (20 февраля 1964 г.), считая данную там оценку статьи В. Лакшина бездоказательной и необъективной.

О своем весьма положительном отношении к повести А. Солженицына и согласии со статьей В. Лакшина пишут нам В.П. Васильев (Краснодар), комсомольский работник В. Тихов (Омск), М.П. Новиков (колхоз им. Дзержинского, Воронежская обл.), профессор Ленинградской консерватории Л.А. Баренбойм, инженер-экономист А. Барановский, рабочий кинофабрики «Мосфильм» B.C. Скоробогатов, О.Н. Ривкина (Магадан), военнослужащий В.Д. Горин (Московская обл.), преподаватель техникума Э.А. Паккер (Москва), И.Д. Волков (Таллин), Е. Гринберг (Бендеры), Л.В. Николаева (Харьков), учитель Н.С. Умнов (с. Соседка, Пензенской обл.), артист О.Н. Сталинский (Львов), биофизик К.С. Трингер (Москва), В.Н. Новиков (Тула) и другие товарищи.

Публикуя ниже некоторые из этих писем, редакция выражает свою признательность всем читателям, приславшим нам свои отклики».

«Дорогие товарищи! На страницах наших журналов и газет идет большой разговор, вернее сказать, голосование о полюбившейся мне, как и многим, повести т. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Хорошо понимаю, что мой голос рядового читателя весит очень мало, и все-таки не могу остаться безучастным. От всего сердца голосую «за».

№ 11 журнала «Новый мир» за 1962 год я ожидал в Смоленске томительно, потому что из откликов уже знал о помещенной в нем повести. Наконец-то журнал поступил. Что творилось у киосков, трудно представить. Отделения Союзпечати засыпали просьбами дополнительного тиража. А. Ковалев. Смоленск.

<���…>

И я считаю, что надо иметь большое мужество, идейность, нравственную силу большую, чтобы выжить и остаться человеком…

Солженицын показывает, что человек, если он настоящий человек, а не «винтик», остается человеком всегда, в любых условиях, и не пойдет ни на какие компромиссы с совестью. Сердечное спасибо ему за это.

Л. Гольцева, Ленинград, автобаза тяжеловозов».

26. III.1964

<���…>

Дементьев рассказал, что встретил в ЦК A.M. Румянцева, редактора «Проблем мира и социализма». Тот подтвердил, что они готовят статью в защиту Солженицына «от правооппортунистической критики». Все члены редколлегии читали и поддержали статью. Но в № 4 (к голосованию в Комитете) они не успеют, только в 5-й. И то давай господь.

27. III.1964

Главлит снимает из подборки писем читателей вставленную нами в последний момент грубую открытку Дорошева, где слишком откровенно высказано суждение недругов Солженицына: достается и Твардовскому, и мне… и Хрущеву, за то, что пропустил в печать. Цензура раскусила, что мы хотим вывести плутни противников Солженицына на чистую воду. Да и вся подборка имеет мало шансов появиться.

Повесть Солженицына – заурядное, бесталанное произведение, нечто вроде литературного курьеза. Дух горьковского Луки – «движущее» начало «Одного дня…».

Статья В. Лакшина в январской книжке – пухлый опус приготовишки, мало сеченного розгами жизни. Чувствуется приспособленец и эпигон литературных и прочих дегтегонов.

Первый литературный дебют Солженицына уже на второй день находился в состоянии патологической кончины. И если «Один день…» и живет до сих пор, то не иначе как по воле непогрешимых «ценителей» и благодаря газетно-журнальной камфаре – что в известной степени оттягивает его клиническую смерть.

Кто не знает, что многое, удостоившееся внимания и похвалы Сталина, выброшено после его смерти в мусорную корзину?!

С уважением

П. Дорошев

с. Хлюстино, Курская обл.».

31. III.1964

В редакции Илья Эренбург – в мягком, как халат, сером костюме, по-стариковски разговорчивый, сурово-любезный, временами ядовитый.

Приехал он, чтобы благодарить журнал за сотрудничество – несколько торжественно и церемонно – перед концом издания своей книги.<���…>

Потом разговор свернул на Солженицына. Выше всего Эренбург ставит «Матренин двор», сравнивает его по силе с чеховскими рассказами. «Иван Денисович» тоже нравится ему, но меньше. «Это мастерски написано, но здесь я знаю, как это сделано, а в «Матренином дворе» не знаю». Я позволил себе не согласиться.<���…>

Еще до прихода Эренбурга Твардовский молча передал мне рукопись своей статьи о Солженицыне. Буду читать.

Эренбург говорил так много интересного, что я жалел уйти, не дослушав, а мне давно уже было нужно торопиться в телецентр: сегодня мое выступление об «Иване Денисовиче».

Не записал в дневнике, а помню этот вечер отчетливо. Занятый рассказами Эренбурга, я с опозданием выскочил на улицу, с трудом поймал такси и помчался на площадь Журавлева, в телевизионный театр, куда обещал явиться за час до начала. Дело в том, что передача, как в те времена было принято, шла «живьем», сразу в прямой эфир, а режиссер и редактор еще собирались со мной о чем-то предварительно говорить. Я ворвался в студию потный, запыхавшийся, за десять минут до начала. Помню, как бежал по какой-то железной лесенке за сценой, перескакивал через путаницу кабелей. Меня схватила за рукав женщина, оказавшаяся редактором передачи: «Слава богу, вы успели». Спросила: «Ну, вы знаете, что говорить? Лишнего не скажете?» Я с готовностью кивнул.

Стулья стояли полукругом перед камерами, меня усадили предпоследним, в конце дуги – о писателях, возможных лауреатах, условлено было говорить по алфавиту. Сначала шли Гончар, Егор Исаев; Солженицын и Чаковский замыкали список. Меня еще раз предупредили: если у аппарата горит зеленый глазок – изображение идет в эфир, загорается красный – камера отключена. Отдышавшись, я огляделся. Рядом со мной сидели: слева – Ю. Воронов из «Комсомольской правды», представлявший Василия Пескова, справа – Лариса Крячко из «Октября»: она должна была говорить о Чаковском. Каждый должен был уложиться в пять минут, чтобы не отнять время у соседа. Я подготовил небольшой эффект – принес толстую-претолстую редакционную папку с читательскими письмами, откликами на Солженицына. Со спецификой телевидения я был знаком мало, да и телевизора в ту пору дома у меня не было, но я догадался, что «лучше один раз увидеть…» Текст был мною заготовлен заранее, но я не читал, а пересказал его.