Юрий Колесников - Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки

Среди перечисленных в радиограмме складов с отравляющими веществами значились: «подвальное помещение в здании бывшей школы НКВД, где размещено около 12 тонн ОХВ; на бывшей шёлковой фабрике, также в подвале, складировано до 18 тонн ОХВ».

Перечень складов не ограничивался приведёнными адресами. В каждом отдельном случае описывалось здание, его внешний вид, число этажей, кирпичный или оштукатуренный снаружи, цвет и материал крыши, а также в какой части города расположен – северной или юго-западной. Обо всём говорилось подробно вплоть до ориентиров с воздуха в случае необходимости бомбардировки.

Описание не зря заняло восемьсот четыре группы зашифрованного текста. Очевидно, это было сделано для того, чтобы приведённые данные о концентрации противником отравляющих веществ не вызвали сомнений.

По возвращении в расположение бригады Котельников доложил начальнику разведки в присутствии комбрига Шмакова о том, что им было установлено на Гомельщине. Могилёв не упоминался. Доклад касался только подпольной организации, которая, как выяснилось, была создана бывшим третьим секретарем гомельского обкома партии Андреем Аверьяновичем Куцаком, сумевшим внедрить своих людей в контору по набору рабочей силы для отправки в Германию. За спиной этой конторы функционировала полувоенная организация, занимавшаяся исследованием грунтов. В докладе также отмечалось, что больше всего немцы уделяют внимание поиску некой породы под названием «уран».

– Что это такое, никто не знает, – отметил Котельников. – Наверное, речь идёт о каких-то минералах. Немцы ищут эту породу, можно сказать, днём с фонарём.

Понятия не имел об уране и генерал Сёмин. Только доктор Бронзов сказал, что есть в природе такая руда, но что она собой представляет и для чего может понадобиться, не знает.

Котельникова в данный момент это интересовало меньше всего. Его внимание было сосредоточено на данных о якобы свозимых и складируемых немцами в Могилёве отравляющих веществах. Иначе говоря, о данных, которые могли свидетельствовать о том, что германский вермахт готовится к химической войне.

Между тем начальник разведки ни словом не обмолвился о полученных им подобного рода сведениях и тем более об отправке в Центр пространного доклада.

– Значит, фашисты, говоришь, ищут такую породу днём с фонарём? – переспросил генерал. – Вот об этом набросай короткую болванку. И укажи там, что не зря, наверное, она так называется. Ещё укажи, что Гитлер грозится с помощью этой породы создать какое-то сверхмощное оружие. Понял? Давай строчи.

Выйдя из штабной землянки, Котельников услышал треньканье балалайки и слова частушки, которую напевал миномётчик Сенька-самоварник, имитируя женский голос:

– Усем давала, усем давала во саду на скамеечке, не подумайте, робята, из кармана семечки…

«М-да, – подумал про себя Котельников, – всё это действительно не семечки».

Изучив содержание радиограммы Сёмина в Центр, Котельников пришёл к твёрдому убеждению, что это от начала до конца чистейшая дезинформация, состряпанная с непонятной целью. Не доверять людям, которые доложили об отсутствии складов с отравляющими химическими веществами по указанным в радиограмме адресам, он не мог, ибо верил им как самому себе. Они выразили удивление, что кто-то вообще мог преподнести подобную небылицу.

Удивление разведчицы Кулешовой вызвало и то, что адреса, ориентиры, месторасположение зданий, их подробная характеристика указаны верно.

– Всё, кроме самих складов с ОХВ.

Котельников решил срочно предпринять ещё одну проверку на случай, если немцы вначале завезли туда отравляющие вещества, а затем вывезли их оттуда. Вполне возможно, на фронт. Либо обратно в Германию? Такое тоже можно было предположить.

И всё же для полной гарантии точности у терзавшегося в предположениях старшего лейтенанта возникла идея повторно послать бывшую учительницу для обследования местности.

– Дело серьёзное!

Расстроенная Кулешова на предложение вновь сходить в Могилёв и перепроверить, вдруг резко отреагировала:

– Для этого лучше всего мне сходить в немецкую комендатуру и там сказать, что советская разведка располагает данными о нахождении в Могилёве складов с отравляющими веществами, а мы их никак не можем найти!

– Это было бы смешно, если бы не было так грустно, – усмехнулся Котельников. – К сожалению, Людмила Николаевна, не с потолка я взял такие сведения.

Возникла догадка, которая сводилась к тому, что кто-то был прекрасно осведомлён о реально существующих адресах с точным описанием внешней стороны зданий и соседствующих с ними домов, а также об их местоположении.

По имевшимся у Котельникова неподтверждённым данным, начальник разведки никогда – ни до, ни во время войны – не бывал в Могилёве. Если даже и был там проездом, никак не мог настолько точно и детально представить приведённые в радиограмме объекты, вплоть до ориентиров с воздуха на случай бомбардировки. Ясно, что сделал это кто-то другой. Но кто?

Время не ждало. Каждый час был дорог. Мало ли какое решение могли принять в Москве после получения такого тревожного сигнала со столь точными подробностями!

Одним из друзей Котельникова, с которым он иногда общался и высказывания которого на самые разные темы очень ценил, был рядовой в бригаде осназа Яков Михайлович Глазшнейдер. Немолодой, небольшого роста, щупленький и очень симпатичный. До войны (у Сыромолотова) был первым заместителем начальника областного управления милиции Могилёва в звании подполковника, почётным сотрудником рабоче-крестьянской милиции, в прошлом москвич, сын известного профессора-медика. Человек, несомненно, одарённый, обладавший обширными знаниями в самых разных областях. На работу в милицию был направлен как комсомолец по путевке ЦК комсомола. Котельникову всегда было интересно с ним беседовать. Очевидно, то же самое ощущал и Яков Михайлович, особенно после того как узнал, что старшему лейтенанту знакомы афоризмы на латыни.

Рядовой Глазшнейдер стоял у пекарни на посту с карабином за плечом и обломком небольшой пилочки «проводил сеанс маникюра», когда подошёл Котельников. Разговор начался, как обычно, с шуток-прибауток и обмена латинскими изречениями, которые очень любил приводить Глазшнейдер, несмотря на то, что отдельные афоризмы на латыни не очень пристойно звучали по-русски. Например, «пахарь знает, что сеет, и знает, что теряет» (по-латински фраза звучит так: «Агриколе сцит, квит серит э сцит квит пердит»).

После такой короткой «увертюры» оба в очередной раз рассмеялись, а потом речь зашла о Сыромолотове.

– Всё-таки он был недавно начальником областного управления милиции и должен быть в курсе интересующего меня вопроса. Дело очень серьёзное, Яков Михайлович!