Марк Гроссман - Земля родная

Отец посмотрел на нее пристально. Что-то уж чересчур поспешно согласилась она добраться «как-нибудь».

— Провожатый что ли есть?

— Да нет, что ты, папочка!

— Ну-ну!.. Только честное комсомольское не давай, егоза. Вижу вон — под фонарем маячит фигура… Хоть бы спрятался приличия ради.

Возле фонаря стоял Сережка Трубников и делал вид, что читает расписание поездов.

— Ну, иди уж… Да только не задерживайся долго!..

Кошовка тронулась. Когда она скрылась за поворотом, Наденька подбежала к Сережке и сердито сказала:

— У тебя, Сергей, голова совсем не работает!.. Тоже выбрал место — под фонарем!

Сережка привычно взял ее под руку и с усмешкой заметил:

— Между прочим, стоять под фонарем — это не моя идея. Вспомни, кто мне велел там стоять?

Они пошли по тесной улице станционного поселка, освещенного редкими огнями фонарей.

Сыпались пушистые снежные хлопья. Сквозь белую завесу знакомые дома выглядели непривычно, даже загадочно. И Сережке с Наденькой чудилось, что идут они по улицам нового, еще незнакомого города, хотя и знали в нем каждый закоулок. Было такое впечатление, будто видели они этот город когда-то во сне. Даже собственные голоса звучали как-то не так — мягче и глуше.

— Хорошо, Наденька, жить, а?

Она чуть заметно кивнула.

Сережка шумно вздохнул:

— Хорошо!.. Вот только бы Зот Филиппович перестал сердиться на меня.

— Не все сразу, — улыбнулась Наденька.

…Да, Сережка, не все сразу. Ты, брат, слишком нетерпеливый. Много тебе надо, и все сразу. Время не стоит на месте. Оно работает на тебя. Оглянись-ка назад. Кем ты был и кем ты стал? Что у тебя было и что у тебя есть теперь?

Пусть идет себе эта пара. Не будем мешать. Вернемся к Зоту Филипповичу. К нему пришел старинный друг его Мирон Васильевич Панков. Сережка с Наденькой и половины пути не успели одолеть, а друзья уже сидели за столом. Варвара Павловна суетилась на кухне. На плите грелся чугун с водой, а на кухонном столике на фанерных листах рядами выстроились пельмени — неизменные на Урале спутники любого торжества.

Чтобы скоротать время и нагулять аппетит, Зот Филиппович попросил у хозяйки грибков в сметане. Варвара Павловна подала их, но пригрозила пальцем:

— Только не вздумайте что-нибудь этакое!..

— Да ведь не мешало бы ради случая… — нерешительно сказал Зот Филиппович.

— Что вы, что вы! — испуганно замахала руками Варвара Павловна. — А врач что сказал?

— Мало ли наговорят врачи!.. Да ты не волнуйся. Я ведь к слову, все равно у нас ничего нету… Ладно, иди, Варенька, хлопочи…

А как только она повернулась к ним спиной, Зот Филиппович лукаво подмигнул Панкову. Тот усмехнулся и предостерегающе поднес к губам палец. Оба склонились над грибами и преувеличенно звонко загремели вилками. Едва закрылась дверь за женой, Зот Филиппович юркнул к буфету, бесшумно достал две стопки. Мирон Васильевич извлек из кармана сороковку, заранее откупоренную.

И если бы Варвара Павловна заглянула в щелку, то она увидела бы забавную картину: два пожилых, два солидных, уважаемых на заводе человека склонили свои седые головы и заглядывали под стол с тем выражением на лицах, которое бывает у мальчишек-проказников. Красилов держал в руках стопки, а Панков торопливо наполнял их.

Приятели глянули на дверь, осторожно чокнулись, Панков шепотом произнес:

— С приездом тебя, Филиппыч!..

Оба хохотнули вполголоса: «Вот, мол, какие мы хитрые, даже Варвару Павловну вокруг пальца обвели!» И поскольку действия их были слаженными, то было ясно, что так они «обводили» хозяйку не впервые.

Когда Варвара Павловна вошла в комнату, оба приятеля сосредоточенно уминали грибы. Ее нос уловил посторонний и очень подозрительный запах. Она строго поглядела на приятелей. Но они были недоступно серьезны.

Хозяйка вышла. И опять, как только закрылась дверь, все повторилось сначала. Стопки и пустая сороковка были спрятаны. Возвратившись с кухни и рассыпая дымящиеся пельмени по тарелкам, Варвара Павловна укоризненно покачала головой.

— И на минутку нельзя вас оставить одних!

— В чем дело, дорогая? — удивленно замигал Зот Филиппович.

— Опять в рюмку глядели?

— Это тебе показалось.

— Показалось… Посуду-то спрятали, а вон пробку от сороковки на столе оставили.

— Это мы промахнулись! — смущенно признался Панков.

— А чтоб не грешили больше, буду сидеть около вас, — строго сказала она и грузно опустилась на стул.

— Ну, так что же вы меня о Москве-то не спрашиваете? — лукаво усмехнулся Зот Филиппович.

— Спросим еще. Ты пока закуси с дороги, — подчеркнуто-равнодушно сказал Мирон Васильевич, но слова его говорили совсем о другом: «если начнешь тебя спрашивать, так ты еще дольше затянешь».

Варвара Павловна поняла, куда клонил Панков, и в тон ему сказала:

— Успеется. Ты ешь, а то пельмени остынут.

И уже по одному тому, что Зот Филиппович всячески затягивал разговор, было понятно: привез он важные новости, с которыми ему не хотелось расставаться сразу. С первым варевом пельменей было покончено. Варвара Павловна побежала за вторым. Зот Филиппович откинулся на спинку стула:

— Уф-ф!.. Как хорошо дома!.. Ну, Мирон, а теперь давай о новостях поговорим… А Надежды все нет?

— Задержалась где-то…

— «Где-то!».. Известно где! Докрутится она до беды с этим долговязым. Докрутится!

— За что ты так не любишь Трубникова? — осторожно спросил Панков. — Вот увидишь — из парня сталевар получится.

— Сталевар! — поморщился Красилов. — Дождется весны — и тю-тю! Знаю я этих голубчиков.

— Ты обещал московские новости рассказать, — попытался переменить разговор Панков.

Но попытка не удалась. Глядя в сторону, Зот Филиппович говорил с раздражением:

— Вот что я скажу тебе, Мирон ты мой Васильевич. Твоего Трубникова я не знаю. Это пока пустой звук для меня. А Надежда — дочь родная. Пусть она уже взрослая девица. Слишком много труда я вложил, чтобы стала она человеком. Труда и нервов. Ну-ка, вспомни один разговор. Годков пяток прошло кажется, да? Как вся родня ополчилась на меня, ты помнишь? Инженер, начальник цеха, заставил свою родную дочь, единственную, идти в цех на грязную работу!.. А я настоял. Пусть у станка поработает, если хочет быть хорошим инженером. Пусть няней походит возле больных с суденышком, если собирается стать толковым врачом. Так-то вот!.. А теперь все прахом полететь может. Надежда на рабфак собирается поступить. До рабфака ли, до инженерства ли ей теперь, когда этот балбес Трубников возле нее крутится?

— Зря ты так, Филиппыч. Будет она на рабфаке. Будет! Да еще и Сережку потянет за собой, — возразил Панков. — Как-никак, у парня восемь классов.

— Гм… «Восемь классов»! Мед бы пить твоими устами… Ладно, не будем спорить, — смягчился Зот Филиппович, но закончил все-таки ворчливо: — Тебе бы, Мирон, не сталеваром, а защитником быть.