Николай Еленевский - Время пастыря

– Да покинь жэ кагу блегукати, бо аж мни нудно робицца, як ты станешь баяти.

– От хиба хто скажэ прауду.

– А ты говорыш, говорыш, да все не до ладу.

– Слушай Григорий, ты это уже в лес идешь?

– Да пойду, надо поискать бревна в забор, а то весьма плохо, низок забор совсем. Да телята з коровами перепрыгивают.

– А ты Гавриил скоро пойдешь? Вот и я немедля буду идти, только еще отца нет дома, так надо еще немного обождать, покуда он придет.

– Онуфрий! А Онуфрий, не видал ли ты моего топора, он там под навесом лежал?

– А ты же там около забора оставил, а я, идя, не брал, думал, что ты там еще нечто имеешь делать.

– Я это позабыл. Поди же принеси в комнату, ибо он мне нужен.

– Дядя! А дядя! Поди вон там на поле твои лошади ходят, я думал занять их, да кобылица как выпрыгнула, да побежала, а за нею и все лошади побежали.

– Вот же где-то дети затащили моего ножа, не видала ли ты где, Ефросинья?

– Я где-то видала, да не помню где, кажется (переклеть – одна ступень пред дверами амбара) под амбаром лежал.

– Иосиф! Поди ты в амбар, да возьми мои сапоги, да принеси в комнату, пусть немного обогреются, ибо весьма настыли. Надо надеть да снести эти деньги к старосте, ибо снова какой-нибудь хрен (горькое растение) найдется, да и снова не заплачу чинша. Зиновия! Поди же ты там (кубел – круглый небольшой деревянный ящик с крышкой) в ящик, да возьми пять рублей денег и 10 копеек мелочью возьми, а остальные положь, да только хорошо запри, ибо я как-то ходил, да и ящик был незаперты, а всё это твоя непоправность, ибо ты там чаще ходила, а посмотреть не нада. За это бы стоило тебе дать (ударь) в шею, кабы ты немного лучше смотрела. Что я приобретаю, да и того не хочешь досмотреть.

– Ой, иди уже ты по крайней мере с моих глаз, довольно ты меня уже грызть. Иди, там уже Рохля (Еврейка, удерживающая шинок) выждалась, она тебя ожидает уже давно.

– Неси поскорее деньги, то уже придя, будешь говорить, что захочешь.

– Уже начинаешь ссору, так уже ей порядка и конца не будет. Только мне и спокойствия, когда тебя нет дома, а как придешь, так хоть из дому убирайся. Вот же это мне Бог послал наказание, не знаю только за какие грехи. Уже сколько возможности стараюсь, кабы он ко мне не прицепился, да нет возможности. Кажется, я и смотрю, кажется, я и стараюсь, да невозможно с этим человеком ужиться, настоящая смола, за что-нибудь да привяжется. Вот я несчастная родилась на свет, почему я на роду не умерла. Да это всегда придет пьян как бейла (общее название – прегорький пьяница), да только бранится. Что бы то ему в хозяйстве посмотреть, где как что делается. Как настанет Божий день, так это в шинке и высидит.

– Ефросинья! Загони Ефросинийка поросят в хлев, да дай им что-нибудь съесть, ибо они голодны. Да посмотри, досматривает ли Филипп скота, уже поздно. Да сходи возьми немного гречки на печку, надо крупы сделать. Поди и ты Марфочка, да помоги Филиппу. Овцам убрось лучшего сена. Где же моя (свитонко – верхняя одежда) одежка, Мать?

– Разве ты сама не найдешь, да меня спрашиваешь, погледи, так и найдешь.

– Ой, когда же нет.

– Да уже, покуда ты соберешься, так и не нада будет.

– Докуда ты это будешь сидеть? Сей час время обедать, а ты еще и с комнаты не выходил! Ах баловник ты, баловник! Что ты себе думаешь? Пошел бы хоть полено, которое дров перерубил. Такой же ты молодой детина, время женить, а ты ничего не хочешь делать.

– Барашек наш где-то побежал. Нада идти искать. Побеги ты, Анночка, к соседям, нет ли иногда у них, а когда нет, то пройди дальше улицей, да спросись, может быть к кому-нибудь на двор забежал. Только ты сама должно быть ничего не сделаешь, то непременно надо самой идти. Ах, а тут нада и печки досмотреть, как бы горшки не сплыли. Побеги и ты Ефросийка с Анною, может быть как-нибудь не приженете ли, ибо мне никак нет времени. Ох, какие же неуклюжие дети, покуда соберутся идти, так тот неизвестно куда забежит. Живее же ты Ефрисинья! Ой, я бы тебя стянула (ударила), да только нет чем, чтобы тебя болезнь взяла, как ты не проворна. Я бы уже десять разов сходила, а ты никак не соберешься.

– Зачем ты это средь комнаты бросила веник? Или это ему места нет? Замети это, что куры нагадили, да и веник поставь в угол.

– Что-то наша мать захворала, нада какого-нибудь способа искать.

– Должно быть нада сходить к фельдшеру, пусть бы дал какого лекарства, или нада сходить к бабе Федоре. Как бы она пришла да пошептала, может быть это ей и миновалось. Только что на дворе весьма большая вьюга, то наверно не захочет придти.

– Вот дерева уже большую половину перевезли на рум (рум – берег озера или реки, где привозят и сваливают товарное купеческое дерево, там же оно приготовляется и для сплава), а сено мало все осталось в болоте (на покосе), а тут и время этакое скверное (дождь или метель), что нельзя даже из комнаты выйти.

– Еще даже благодарение Богу, что мороза большого нет, а тобы где-то человек и пропал.

– Положил ли ты, Федор, лошадям сена, как я тебе сказывал, или может быть нет?

– Положил, пусть только скушают, так будет с них.

– А корова эта больная кушает или нет?

– Будто бы немного кушает, только весьма помаленьку.

– Может быть даст Бог, что она и поздоровеет, жаль, добрая корова.

– Что-то мои кости весьма ломает, хоть бы не прицепилась иногда ко мне лихорадка.

– Ах, сынок, пусть она пропадет…

– Не твой ли это нож?

– Мой, брат! Дай его сюда, а ты себе поищи другого, ибо мне самому нужен.

– Позови только ты Григория, так разве он тебе соберет рой (пчел), ибо ты сам и способа не дашь.

– Данил и Иван пошли вытаскивать сена, а Анна побежала в лес, не найдет ли грибов.

– Но должно быть, еще нет.

– Ах как же мое тело чешется. Хоть бы иногда на меня чесотка не напала, то-то будет беды.

– Да и оставь же ты, говорю, сквернословить, ибо мне тошно делается, как ты начнешь толковать.

– Вот разве кто скажет правду, а ты говоришь, говоришь, да все некстати…

– От я, бра, пьять дион заробляу, да й гроша не дали.

– Хто порося украу, тому у ушах пищыть.

– Не наша то мыц, коб Старшину змэнити, бо гэто тра Мирового просити.

– На тым тыжни косили сино, да еще до гэтои поры сырое, через шесть дион дай не высохло.

– Ах, кобьда Господь змиловауся, да дау погоду.

– Опрочь двойча коней, еще пару волыу маю, да пятеро овец, да одно телятко, да и уся моя худоба.