Николай Еленевский - Время пастыря

– Докуль ты гэто волочытимесса, докуль ты гэто питимэшь? Чы маешь ты розум? Поличы, скыльки ты уже завиноватиуса жыдым за гэтую гарылку. Мусить ты еи николи не покинешь пити. Поихау бы по сино, що ничого товару дати.

– Ой, погодиж, то вжэ поиду и прывэзу, онно ты не сварыса, то все добрэ буде.

– Чы скыльки вас глухих тут зобралосо?

– Никого нема.

– Чогож вы тут так крычыте, що аж не можны и у хати уседити?

– Мы ж здаецца не крычымо, да потиху говоримо.

– Не валяйса ты мни у вочы, бо аж гидко слухати твои мовы.

– За що вы тут сварытеса?

– За дурницу, як той казау. Сама ничого не хочэ робити, да онно сидячы грызецца, а то ий тэ зроби, а то ий тэ зроби, а сама то, як пани, якая сидить, да еще й не озывайса против еи.

– Гэтак бы й я умила седити, да замышляти, що кому робити.

– Так как-то твое вранье, никак не приходится. Твой дурной разговор всяк узнает, ибо ты никак не умеешь врать, лучше говори правду, зачем тебе это придалось. Если бы оно было кстати, так что другое, а так по крайней мере оставь дурить людей.

– А ты так уж весьма умный, ты уж так всегда правду говоришь. Иногда и ты так гладко соврешь, что никто так и правды не скажет. Видишь, как ты умеешь кого учить, а сам себя так и не видишь, как тот говаривал: «чужое видим и под лесом, а свое и под носом». Немало вас таких найдется умных, да только беда, что нет кого учить. Вот оставь по крайней мере, потому что ты уже как размелешься, то так, как та ветряная мельница.

– Не лучшая и ты мельница.

– Сильвестр! Убили ли того медведя, что ходили на охоту, или нет?

– Нет, не убили. Втроем, брат, стреляли, да только один занял немного по рыле, а так ни один и не задел, да и ушел.

– Как же вам не стыдно, да вас душ триста было на охоте, да одного медведя не своевали. Верно вы все такие охотники были как господа, так и вы.

– Вот не пришлось тебе сходить, верно ты бы уже его убил!

– С этим, брат, неизвестно, может быть, как раз улепил (бы) пулю в лоб.

– Ах, брат, когда же велик чрезмерно, ужасно как велик.

– Ой, может быть и у глаза не видал.

– Да почему? Я уже три раза ходил на него, да чтобы и не видал. Когда ж, брат, весьма большой, так трудно отважиться и выстрелить в него. Да как станет на задние лапы, то страшно взглянуть на его. Когда охотники не меня взять, да и те испугаются, а я мало и ружье держал в руках, так мне не удивительно.

– Неужели тебе еще не наскучило лежать. Устал бы да прошелся хоть немного. Должно быть твои ноги уже одеревянели.

– Ой, когда ж нельзя! Дай-ка мне, Пелагея, воды, жажду утолить, ибо во рту весьма жжет, нельзя и слюны проглотить.

– Возьми-тка этого лекарства выпей.

– Ой, не хочу, дай мне воды, а она мне лекарство сует. Уже оно мне и так горло переело. Может быть от его я и хвораю так долго.

– А может быть тебе вода еще хуже завредит. Неужели таки фельдшер тебе делал его на шутку.

– А кто его может знать, может быть и на шутку. Эти фельдшера смотрят только, чтобы им что-нибудь в руку всунул, а пособить больному человеку они не весьма хочут. От смотрят, как бы только карман их был полон. А о больных они не заботятся.

– Варвара! Возьми ты приставь лестницу, да положь этот мак на крышу, пусть сохнет, а то как пойдет дождь, то сгниет.

– Музыкант священнику не товарищ. Как кто старается, тот так и живет.

– Ну уж, как у нашего Афанасия одной шерсти лошади, то и в целом селении нет ни у кого таких. Черные, брат, так как черная ворона. Да и жирные такие, что вода на них не задержится.

– Тетка меня как-то оставила в лесу, а звала, звала, да и не вспомнила сама, в котором я месте, и дальше как задурилась моя голова, так я уже и хожу в лесу так, как та заблудившаяся овца. Вот это встретил меня какой-то человек, да и вывел меня на дорогу, а то я уже думала и ночевать в лесу.

– Докуда ты это будешь шляться, докуда ты это будешь пьянствовать? Имеешь ли ты ум? Посчитай, сколько ты уже должен Евреям за эту водку. Верно ты и никогда не оставишь пить, поехал бы за сеном, что нечего скоту дать.

– Ну так довольно, так уже и пойду и привезу. Только ты не бранись, так и все хорошо будет.

– Много ли вас глухих здесь собралось?

– Никого нет.

– Чего же вы здесь так крычите, что нельзя и в комнате сидеть?

– Мы кажется не крычим, а потихоньку говорим.

– Не лезь ты мне в глаза, потому что скверно слушать твоего разговора.

– За что вы здесь бранитесь?

– За пустяк, как тот говорил. Сама ничего не хочет делать, да только сидя грызется: а то ей то сделай, а то ей то (другое) сделай, а сама то как госпожа какая сидит, да еще и не отзывайся против ее.

– Этак бы и я сумела сидеть да загадывать, что кому делать

Конецъ этой части.

Священникъ Платон Тихоновичъ.

Января 31 дня

1875 года.

Лунин.

Это был труд не одного месяца, не одного года. Практически завершив его в 1874 году, он перед отправкой в комитет по проведению конкурса на создание учебников для школ Северо-Западного края переписал свою работу набело, поставив январскую дату 1875 года. В основе – поразительные наблюдения Тихоновича за местной жизнью, точное воспроизведение им услышанного. При этом отменный перевод, какому можно только позавидовать. Сохранены все языковые нюансы. Надо заметить, что собранный языковой материал отображал и весьма обширный регион.

Сам конкурс проводился Минской дирекцией народных училищ Минской губернии под патронажем Виленского учебного округа.

Отмечу, что литовскому филологу Ф. Куршату с его грамматикой повезло гораздо больше, чем Тихоновичу. Написанная примерно в одно время, если не считать нескольких месяцев в пользу Тихоновича, она, тем не менее, сразу была издана в немецком городе Галле в 1876 году.

Статья известного ученого и филолога профессора Варшавского университета Евхима Карского «К вопросу об этнографической карте белорусского племени», им и напечатанная в 1902 году в «Литовских епархиальных ведомостях», имела ряд одинаковых моментов с грамматикой Тихоновича. Тот же Карский составлял свою этнографическую карту на основании того языка, на котором разговаривали жители той или иной местности. Так вот, основные особенности, которые имеет только белорусский язык, и взяты им за основу в этом этнографическом труде. Отмечу, что эти особенности были отмечены Тихоновичем при написании своей грамматики свыше тридцати лет назад.

Перевод на русский язык так же входил в условия конкурса. Он был необходим ученикам для того, чтобы через перевод они могли более объемно постигать изучаемые предметы.