Михаил Кириллов - Перерождение (история болезни). Книга четвертая. 2003–2004 гг.

Еще в апреле дача встретила нас только одной радостью – не обворовали! Конечно, ценностей там не было, но уж очень противно, когда по твоему дому ходят чужие, наглые, с вороватыми руками, пакостники.

На участке было тоскливо и голо. Деревья без листьев казались неживыми. На земле повсюду – старая, слежавшаяся за долгую зиму, серая листва. Только местами ее прокололи острые пики зеленой травы и тюльпанные листья, свернутые трубочкой.

С начала мая на даче весеннее пробуждение. Зарозовел абрикос, зазеленела малина и крыжовник. Но основная масса ветвей (слива, груша, яблони) все еще голая. Над крышей дома склонилась нежная зелень березы.

А вчера дача встретила нас вся в цвету. Ветви абрикосов покрылись бело-розовой пеной нежнейших цветочных лепестков и на фоне голубого неба деревья превратились в фантастические букеты. За забором, у соседей, старая груша зацвела, да так мощно, что кажется, что ее ветви окунули во взбитые сливки. На луковой грядке – мощная, упругая зелень молодого чеснока и луковых перьев. А вокруг – заросли цветущих вишен, одуряющий запах сирени, яркие пятна тюльпанов и набирающие силу бутоны пионов. Внизу, на берегу еще холодной Волги, желтая россыпь одуванчиков. Над всем этим – птичий концерт с отчетливыми сольными голосами и дуэтами.

Вспоминается военное детство. В декабре 1942 г. за день до отъезда из Петропавловска в Москву побежал к другу-однокласснику забрать книгу «Малахитовая шкатулка» в прекрасном детском издании, довоенный подарок отца. Книжку не нашли, зачитали. Кругом было столько несчастья, но я очень горевал. Первая потеря в жизни.

По возвращении в Москву из эвакуации начал собирать марки. Это было очень сильное увлечение. Тогда, в 1944 г. все ребята нашего двора собирали марки и обменивались ими между собой. Это позволяло неплохо знать географию. Как-то поехал на Арбат, там, на углу, где теперь гостиница «Прага», был магазин «Филателист». Пока разглядывал марки, у меня вытащили скопленные 12 руб. Тоже было очень обидно. Опять потеря. В наш двор приходили похоронки с фронта, но и это не могло отменить обычных мальчишеских горестей. Позже я понял, что это и не потери вовсе, а мелочи жизни, что потери учат и со временем окупаются.

Рассветы над тогда низкоэтажной Москвой были резкими, тревожными, холодными. Заводские гудки рано разрывали тишину дворов. Шла война.

В газетах пишут, что рейтинг аппарата МО РФ низок и не только из-за положения в Чечне. Карьерные офицеры заполонили аппараты Управления армией. Лишенные государственной ответственности, утратившие связь с историческим прошлым, они активны только в отношении укрепления собственного благополучия. По-настоящему ни на кого из них нельзя положиться. В лучшем случае – старательная делократия.

Из письма московскому профессору Е.Е.Гогину. «Современных молодых новоиспеченных профессоров саратовского производства много, но все они какие-то одногранные и искусственные и чуть-чуть с деревенским оттенком. Годы идут и уже почти не к кому обратиться». Остепененные образованцы девяностых годов – результат вырождения культуры.

В 80-е годы мы нервничали и задыхались от размеренного застойного благополучия и отсутствия свежего политического воздуха. В девяностые – двухтысячные годы нервничаем из-за постоянной неуверенности и непрерывных порывов государственного криминального ветра.

Ретроспектива 20-летнего анализа, проводимая в книге «Перерождение», начиная с 1985 г., позволяет определить моменты предсказуемости последующих событий – несмотря на весьма мутный характер истории данного периода жизни страны.

Материальная бедность партии рабочих коммунистов, при всем богатстве идей социальной справедливости, – очевидна. Но как-то особенно бедным чувствует себя руководство партии. Что случилось? Ведь бедность – не порок? Может быть, надоело нищенствовать? Может быть, слишком тяжело идейное богатство, не приносящее прибыли? Может быть, слишком тяжела ноша сохранения самобытности партии рабочего класса и отлучения от более широкого коммунистического поля? Бедность давит.

О каком единстве с руководством КПРФ может идти речь? Общий избирательный блок (за пару мест в их списке) – конечно, фикция единства. Его как нет, так и не будет, несмотря на радость тех, кто живет фикциями. Стоит ли обманываться? Такое «единство» не стоит утраты принципиальной позиции партии. Мы, конечно, можем позволить себе иметь в Думе своего наблюдателя, но не окажется ли он «китайским»?

«Мы велики, потому, что стоим на плечах гигантов». Это изречение относится к моим ученикам и ко мне самому. Общим результатом труда и таланта нельзя торговать, включая в него при случае выгодных посторонних, так как результат этот неприкосновенен, и так как собой не торгуют.

На кладбище, расположенном в Саратове, в Елшанке, в местности, именуемой «Жареный бугор», вероятно от того, что на солнцепеке – чистый воздух, тепло, солнечно, березки, тишина. Первая черемуха. Духовита, как женщина при входе на танцы. Интересно, есть ли духи из черемухи? При входе на кладбище высится новая кирпичная церковь, без таинства, мистики, грусти, новостройка на ветру. Контора, столь же важная для еще живых, как и автобусная остановка за забором. На этом кладбище похоронена наша общая с женой мама – Наталья Васильевна Кириллова.

Предсказания Жириновского: «Как только Путин придет к власти во 2-й раз, он всех пересажает: Ельцина, Горбачева, демократов». С Карауловым этого бесноватого очень сближает безнаказанность. Отчего бы это?

Я писал раньше в заметках об Иркутске, про то, что промышленность в Сибири – словно дымок папиросы в громадных лесных просторах. А теперь там горят эти леса на громадных территориях. Пишут, что их поджигают, преследуя какую-то выгоду. Теперь эти пожары видны даже из космоса.

Рассказывают о возрождении пионерской организации в райцентре Романовка Саратовской области. С красными знаменами и портретами Ленина, с факельным шествием ночью (по-видимому, это было приурочено к Дню пионерской организации.) Кто над этим работает? Каковы цели?

Отдыхая в военном санатории в Евпатории (это было в августе 1976 г.), часто навещал отца, который жил в этом городе, в доме возле Собора, почти у самого моря. Как-то зашел в городскую библиотеку, расположенную недалеко. В то время отец работал в ней внештатным сотрудником – сортировал и подшивал газеты, оформлял книжные выставки, встречался с читателями. Ему было тогда уже 72 года. Такая работа была ему по душе.