Петр Дружинин - Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование

Было ли общение с ними предосудительным? Судя по тому, что приезжали эти коллеги в СССР официально, не без труда получая визы и оформляя стажировки в академических институтах Ленинграда и Москвы, то, наверное, особой политической опасности для Советского государства они не представляли. Но и у них с точки зрения государственной безопасности иногда оказывался «скелет в шкафу». А Ленинградское управление славилось именно разработкой иностранцев.

Для КГБ не было секретом, что многие западные русисты 1960–1970-х годов, особенно англичане, учили русский язык не в университете. Дело в том, что на заре холодной войны, когда Европа ожидала агрессии от СССР, премьер-министр Великобритании Клемент Ричард Эттли (занимавший этот пост в 1945–1951 годах, в период «междуцарствия» Черчилля) озаботился тем, что почти никто в стране не знает русского языка. Правда, некоторые британские офицеры изучали русский язык в King’s College и на кафедре славистики Лондонского университета, а затем жили несколько месяцев в эмигрантских семьях, но это все-таки были разведчики и кадровые дипломаты, и численность их была крайне невелика. Речь же шла о том, что вскоре предстоит полномасштабная война с СССР и армия будет нуждаться в переводчиках в значительно большем объеме.

И тогда в 1951 году Эттли подписал секретное распоряжение о создании в системе вооруженных сил Великобритании сети языковых школ – The Joint Services School for Linguists. Они просуществовали до 1960 года, и набор в них осуществлялся официально по призыву в вооруженные силы; в результате за десять лет было подготовлено более шести тысяч молодых людей, которые знали русский язык наилучшим образом – военная дисциплина поддерживала успеваемость на высочайшем уровне. И хотя эти школы не входили в систему британской разведки и не готовили офицеров для Secret Intelligence Service, выпускникам было запрещено делиться сведениями о своей учебе как представляющими государственную тайну. При этом в СССР – в Первом главном управлении КГБ – ошибочно полагали, что эти языковые школы являются аналогами разведшкол. Именно поэтому, получив сведения о том, что гость Страны Советов имеет за плечами такое лингвистическое прошлое, чекисты не сомневались в его разведывательной миссии.

Много известных писателей и русистов изучило таким образом язык Толстого и Достоевского. Писатели Алан Беннетт и Дональд Майкл Томас тоже учились в этой школе, а последний впоследствии отметил глубину изучения языка, несмотря на военные цели. «Что гораздо важнее, – писал Томас, – она воспитала поколение молодых и позднее влиятельных британцев, испытывавших глубокие, исполненные уважения, трогательные чувства к России – вечной России Толстого, Пушкина и Пастернака».

По-видимому, Азадовский и начал по-настоящему интересовать отечественные спецслужбы именно тогда, когда стал де-факто «связью иностранца» – так на языке КГБ именовались граждане СССР, «имеющие или имевшие контакты с иностранцами, прибывшими в Советский Союз из капиталистических государств». Далее в этой связи внутренние инструкции КГБ СССР подчеркивали: «Наибольший оперативный интерес представляют контакты, устанавливаемые иностранцами из капиталистических государств, причастными или подозреваемыми к причастности к разведывательным, контрразведывательным и иным специальным службам противника».

Впрочем, Азадовский, чувствуя интерес компетентных органов к его «контактам», вряд ли в то время догадывался, что КГБ подозревает практически всех филологов-русистов в разведывательной деятельности, направленной на подрыв обороноспособности СССР.

А вот где он подозревал реальную опасность, так это в своей «прошлой жизни». В студенческие годы Азадовский работал во время каникул гидом-переводчиком в бюро международного молодежного туризма «Спутник», созданном в конце 1950-х годов на волне оттепели (по сути – молодежный вариант «Интуриста»). Эта работа кроме языковой практики и общения с иностранцами имела одно особое обстоятельство – делала фактически обязательным общение с сотрудниками КГБ. Процитируем еще раз в этой связи строки из дневника Алена Жмаева, относящиеся к 1960-м годам:

Утро я встретил на подоконнике рабочей комнаты, под сенью герани, в обществе молодой женщины с кафедры немецкого языка. Мы дурачились от души, но близился скупой рассвет, а вместе с ним трезвели и мы. Моя дама несколько лет работала в «Интуристе», и, конечно, я стал расспрашивать ее, как мы относимся к иностранцам. Этот вопрос занимал меня давно, а так впервые представилась возможность получит ответ из первых рук.

– Ужасно! – сказала она. – Просто ужасно. Ведь «Интурист» – официальный филиал КГБ. Все наши гиды у них на учете, и все мы даем подписку, что будем сообщать им обо всем подозрительном. Маршруты для иностранцев расписаны строжайше. Если мы едем в соседний город жарким днем и проезжаем живописную деревушку, а нашим гостям почему-то захотелось остановиться, размять ноги, полежать на травке, может быть, даже молочка попить, мы, гиды, обязаны письменно сообщить, сколько минут стоял автобус, кто и на какое расстояние отходил, не задавалось ли на остановке дополнительных вопросов и т. п. Доверия ни к кому из приезжих: ни коммунистам, ни антифашистам. Это ты у себя на родине, может быть, антифашист, а у нас ты – потенциальный шпион. Мы обязаны фиксировать о них всё: вопросы, замечания, интересы, рассказы о родных местах, – всё, кроме их разговоров о погоде и восхищения русской водкой.

Восемнадцатилетний студент филологического факультета Константин Азадовский, устраиваясь летом 1960 года в «Спутник» гидом-переводчиком, имел обо всем этом отдаленное представление. Его привлекала возможность активизировать свой немецкий язык – пообщаться с живыми носителями. Да и ничего устрашающе-идеологического он при поступлении на эту работу не видел. На дворе стояла хрущевская эпоха, и Константин, как и многие в ту пору, верил, что все кровавые ужасы, о которых он слышал от взрослых, в прошлом.

«Спутник» формально был независим от «Интуриста», в качестве вышестоящей организации им руководил Комитет молодежных организаций СССР (который, в свою очередь, представлял собой внешнеполитическое подразделение ЦК ВЛКСМ и формально был отдельной общественной организацией). Но если «Интурист» имел в своем штате около 800 профессиональных переводчиков и устроиться туда студенту было практически невозможно, то «Спутник» привлекал к работе именно студентов языковых вузов. Несмотря на то что они не имели официального оклада, их труд все-таки оплачивался: во-первых, они обеспечивались наравне с приезжавшими гостями, то есть имели трехразовое качественное питание, которое предлагалось гостям из-за границы советским общепитом; во-вторых, за каждый день работы с группой – от дня приезда до дня отъезда – им выдавалось по 10 рублей карманных денег.