Юрий Федосюк - Утро красит нежным светом… Воспоминания о Москве 1920–1930-х годов

Реклама кинофильма «Броненосец Потемкин» (1925 г.)

Нет смысла пояснять, что название «Спящая красавица» было избрано символически: старое, классическое искусство «проспало» все революционные перемены. Неудивительно, что об этом фильме не повествуют (разве только упоминают название) монографии, посвященные братьям Васильевым и Г. Александрову.

Можно представить себе, с какими чувствами вышел я тогда из кинотеатра. Итак, любя балеты Чайковского, я тоже не с рабочим классом, а заодно с буржуазией и монархистами! И вместе с тем, как великолепен, чист и светел спектакль «Спящая красавица» в Большом театре, который, кстати, никто не собирался снимать с репертуара! Как совместить обе точки зрения?

Но вот в СССР пришла эпоха звукового кино. С трепетом пошел я смотреть первый «тонфильм». Это был киноконцерт, «сборная кинопрограмма», преследующая цель показать широкому зрителю возможности нового вида киноискусства.

Всё было как в обычном фильме, но… сопровождалось звуком! Впечатление было такое, как если бы в Третьяковской галерее вдруг зазвучали, заговорили бы знакомые картины, которым, казалось бы, законами природы положено безмолвствовать: запели бы «Дубинушку» репинские бурлаки, заголосили бы саврасовские грачи, стали бы произносить слова перовские «Охотники на привале».

А тут на экране что-то читал вслух Качалов, любимый всеми Иван Козловский спел «Спи, моя радость, усни», исполнил песню какой-то народный хор. Нет, не просто шевелили губами, а ожили, заговорили, запели!

– Это сзади, наверное, граммофон поставили, всего и делов, – утверждали скептики. – Народ-то дурак, долго ли обмануть.

Знатоки твердили о технике звукозаписи, фонограмме, синхронности, – но всё это было непонятно, непривычно и вызывало недоверие. Тот факт, что звук исходил из стоящих около экрана динамиков, не опровергал версию о граммофоне или общеизвестном уже радио. В будке же киномеханика всё было как обычно.

Во втором звуковом кинофильме, тоже «сборной программе», среди разных концертных номеров показали московскую трамвайную остановку: звенели и скрежетали тормозами вагоны, вокруг сновали мальчишки-газетчики, громко выкрикивая: «Вечерняя Москва», «Рабочая газета», покупайте!» Таков был один из тогдашних способов продажи газет, давно уже отмерший. Именно тут публика в зале встрепенулась, ожила: то был уже не академический концерт, а живая, всем знакомая сценка: «Слышь, орут, как в самом деле». Лед недоверия был сломлен.

А потом пошли один за другим художественные звуковые фильмы: «Механический предатель» с Игорем Ильинским, «Путевка в жизнь» Экка, «Встречный», «Златые горы»… Всего лишь два-три года – и на немые фильмы никто и ходить не хотел. Тем более что устарели они не только технически, но и морально. Были попытки озвучить фильмы, снятые еще как немые, появился даже термин «озвученный фильм», но успеха они не имели.

С появлением звукового кино изменился и род слова: вместо «фильма» (женский род) стали говорить и писать «фильм». В эпоху немого кино было только «фильма»: мировая фильма, заграничная фильма и т. д.

Почему же звук в кино изменил грамматический род слова? Техника звукового кино в значительной мере пришла к нам из Германии, где слово «фильм» мужского рода, а звуковой фильм называется «тонфильм». Поначалу и у нас звуковую картину называли «тонфильм», но не привилось – переделали; на «звуковой фильм», но уже «фильм», а не «фильма» – под влиянием слова «тонфильм».

Кстати, в эти же годы изменился род и другого слова: «санатория» превратилась в привычный нам «санаторий». Почему это случилось – не знаю, а вот насчет «фильма» – точно.

Смею утверждать, что звуковое кино с его широкими возможностями заметно повысило и художественный уровень советской кинематографии. В предвоенное десятилетие появилось немало отечественных звуковых кинофильмов, ставших киноклассикой.

Это общеизвестно. Но обращу внимание на другой факт, ныне менее памятный. Звуковое кино резко способствовало расцвету массовой песни. Почти каждый звуковой фильм имел свой «шлягер» – популярную песню, которую специально, часто в виде вставного номера, пел герой (или героиня). Фильм уходил из проката, но «шлягер» продолжал жить в многомиллионных устах масс. Никакие эстрада или радио не влияли так не запоминание мелодии песни, как звуковые фильмы. Были фильмы слабые, мгновенно сходившие с экрана, но если песня в них была хорошая, то она надолго переживала фильм. Давно уже никто не помнит фильма «Три товарища», но рожденная им «Каховка» долго сохраняла свою популярность.

Вообще же, едва ли не каждый новый звуковой фильм в те годы становился общественный событием. Пропустить его считалось неизвинительным, непрестижным, особенно для молодежи. Любимые фильмы смотрелись по нескольку раз, запоминались до мельчайших деталей. Иные реплики и словечки из фильмов становились ходячими выражениями, афоризмами: «Муля, не нервируй меня», «Мы скопские», «Фокус не удалей», «Шульберт» (вместо Шуберт) и т. п.

Нынешние телефильмы и телесериалы не играют той роли в общественном сознании, какую играли лучшие фильмы звукового кино. Причины этого явления понять трудно. Сейчас можно насчитать немало удачных, первоклассных художественных и телевизионных фильмов, намного превосходящих средний уровень довоенных кинолент, их смотрят миллионы, хвалят, но тут же и забывают. Исключение – «Семнадцать мгновений весны». Массовый успех этого телесериала подобен успеху лучших довоенных звуковых фильмов. А что еще?

Вероятно, обилие всякого рода поступающей отовсюду информации притупило остроту восприятия произведений кинематографии. Довоенный эстетический паёк советского человека был достаточно скуден, кино занимало в нем первое место.

Но вернемся к началу эпохи звукового кино. Подчеркиваю, оно способствовало росту интереса к кинематографии. Выпускались с самого начала неплохие, серьезные фильмы, но все они – включая знаменитый «Встречный» – несли печать своего времени, служили слишком прямой иллюстрацией актуальных политических требований и лозунгов, отличались схематизмом и дидактичностью, Так же как и последние немые фильмы. Трудись, выполняй пятилетку, борись с отсталыми настроениями и пережитками, крепи оборону, но… не смей расслабиться, забыть

о работе и политике, не пробуй предаться бездумному смеху.

И вдруг появились «Веселые ребята» Гр. Александрова – первая советская музыкальная кинокомедия. Сегодня она кажется наивной, но в то время потрясла всех. Прежде всего – отсутствием прямого политизирования. В «шлягере» этого фильма, прямо провозглашалось: «Мы будем петь и смеяться, как дети» (т. е. бездумно, вольно), хотя этим и следовала осторожная, «поправочная» строка – «среди упорной борьбы и труда». Характерен й припев: в одном случае – «Нам песня жить и любить помогает», в другом месте – «Нам песня строить и жить помогает». Маневр авторов был весьма прозрачен, и несмотря на это правоверные администраторы от культуры единодушно решили запретить фильм. Спас его лично Сталин: он благословил картину, прямо имитирующую бездумные американские (сиречь буржуазные) киноревю: «Почему же советскому народу, доблестно выполнившему первую пятилетку, не повеселиться, не посмеяться?». Строгие пуритане-чиновники и критики, уже потерпевшие незадолго до этого первое поражение в острой дискуссии «Быть или не быть советскому джазу» притихли, почувствовав новые веяния. Что касается публики, то она приняла фильм безоговорочно. Отличная музыка Дунаевского была в нем не просто иллюстрацией, она пронизывала всю ткань фильма, без музыки он был бы немыслим. Я вышел из «Ударника», где состоялась премьера «Веселых ребят», потрясенный. Песни этой кинокомедии запели буквально на следующий день, прежде всего молодёжь. Они стали частью быта.