Юрий Федосюк - Утро красит нежным светом… Воспоминания о Москве 1920–1930-х годов

Тут интересна особенность детской психологии – тяга к олицетворению всего похожего на живое. Это прежде всего заметно на отношении ребенка к куклам, хотя уже с двух-трёх лет он понимает, что кукла – существо неживое, не то что маленький братик или сестричка. Да, неживое, и вместе с тем как будто бы и живое – кто его знает, какая-то жизнь в кукле таится. Сказка о веселом Буратино, вырубленном из полена, наверное, потому-то так и нравится детям, что удовлетворяет их склонности оживлять предметы.

Но вернемся к религиозным праздникам. Крупнейшими были (и остались) Пасха и Рождество. На Пасху красили и разрисовывали яйца, пекли сдобные куличи, готовили сырные пасхи… Особенно мне нравились пасхи, которые лепились с помощью сборной дощатой формы с вырезом «ХВ» – Христос воскресе: белоснежные, упоительно сладкие, проложенные нежными изюминами. Крашеные яйца не только лупились друг о друга, чтобы узнать, у кого крепче, была и особая игра с ними – наклонный лоток, по которому яйца скатывались на плоскость, часто усеянную молодой травкой. При этом каждому важно было, чтобы пущенное по лотку-желобу свое яйцо разбивало чужое, уже лежащее внизу.

Был и такой симпатичный персонаж, пришедший в Россию с Запада, – веселый пасхальный заяц. Именно он якобы прятал в комнате пасхальные подарки – детям надо было их отыскивать. А заяц был хитер, прятал подарки в самых неожиданных местах, так что не скоро и найдешь.

На Рождество устраивалась елка. Она опьяняюще пахла свежей хвоей, этот аромат смешивался с запахом плавящихся стеариновых свечей, которые так приятно было зажигать, а к концу праздника задувать. Рождественские подарки не прятались, как пасхальные, а либо лежали под елкой, либо их привозил на салазках высокий белобородый мужчина в невиданном халате и мохнатой шапке – дед Мороз. В раннем моем детстве дед Мороз не столько радовал, сколько пугал, пока я не узнавал в нем переодетого отца.

Никакие электрические гирлянды ёлку не обвивали, и по сей день я считаю, что простые свечки на ёлке гораздо милее и уместней. Мне поручалось следить за свечами, догоревшие задувать, эту свою обязанность я исполнял с чувством огромной ответственности. Но однажды свеча подожгла засыхавшую елочную ветвь, от нее мгновенно запылала вся елка. Елку быстро погасили. Я не столько испугался пожара, сколько скорбел по преждевременно погибшей елке, ласково гладил её черные, обгоревшие ветви. Потрясение было так велико, что до сих пор запомнилась дата гибели елки – 9 января 1929 года.

Особым удовольствием было зажигание под елкой бенгальских огней, теперь их почему-то именуют бенгальскими свечами, хотя на свечи они мало похожи. Разлетающиеся во все стороны от шипящего стерженька ослепительно белые звездочки представлялись атрибутом волшебной сказки. Мне всегда казалось, что сгорали она слишком быстро, но какое же волшебство длится долго?

Елочные игрушки были преимущественно самодельными. Под руководством бабушки мы с сестрой обклеивали грецкие орехи белой и желтой фольгой, вставляли в верхушку спичку с нитяной петлей, чтобы можно было повесить. Клеили бесконечные цепи из разноцветной бумаги, вырезали картонные домики и картинки с изображением разных зверей. Этого удовольствия – делать многое собственными руками – не знают современные дети, обленившиеся из-за доступности покупных елочных украшений.

Различны были слова, служившие для обозначения подготовки праздничной елки. В интеллигентских семьях говорили «украшать елку», в полуинтеллигентных, мещанских это называлось «наряжать елку». А в самых простых, исконно русских семьях, в недавнем прошлом крестьянских, я слышал сочное словечко «убирать ёлку». Так три разных глагола, определяющих одно и то же действие, характеризовали ту или иную социально-сословную среду.

На Крещение я несколько раз наблюдал гадания взрослых, выполняемые не всерьез, а в шутку: топили воск, чтобы посмотреть, какая фигурка получится, какие-то мелкие вещицы прятали под положенные кверху дном блюдца и т. п. Всё это было как-то сложно и для меня, ребенка, неинтересно.

В то время все религиозные праздники, вопреки многовековой традиции, отмечались как нерабочие дни по новому стилю, то есть по дате день был прежний, но с отставанием в 13 суток. Как отнеслась к этому нововведению православная церковь и верующие? К тому времени официальная, тихоновская церковь утратила свои позиции, их отвоевывала новая, «обновленческая» церковь во главе с хитрым и умным митрополитом Александром Введенским (его главной резиденцией был храм возле нынешней станции метро «Сокольники»), а также другие церковные группы, призывавшие к строгой лояльности по отношению к советской власти: дескать, и в Писании сказано: «Всякая власть от Бога». Поэтому, насколько помню, все религиозные праздники отмечались церковью по новому календарю. Да иначе и немыслимо было: как привлечь верующих в церковь, если по старому стилю Рождество, например, выпадало не на воскресенье, а на рабочий день? А тут государство, с которым надо было ладить, предоставляло для празднования религиозных праздников свободные для всех от работы дни. Поэтому Рождество праздновалось и верующими, и неверующими 25–26 декабря, Крещение – 6 января, Пасха и Троица – по расчетам лунных месяцев, но по новому стилю.

Когда религиозные праздники были устранены из официального календаря и стали обычными рабочими днями, православная церковь всех толков и верующие снова стали их отмечать по старому календарю, т. е. Рождество – 7 января, Крещение – 19 января и т. д. – словом, как сейчас. Иначе говоря, в отношении религиозных праздников советскую реформу календаря православная церковь не приняла. Обновленческая же церковь, самая лояльная к советской власти, вскоре распалась и перестала существовать. Парадоксально, но когда Сталин восстановил патриаршество и вернул православной церкви какие-то прежние права и владения, то он признал законной церковью не обновленческую, а сильную своими традициями и числом приверженцев прежнюю, господствовавшую на Руси при царе церковь во главе с Синодом. К тому времени она отошла от своих антисоветских позиций и пошла на сосуществование с государством, соблюдая строгую лояльность.

Но обратимся к прошлому. В разгар антирелигиозной кампании, в 1929 году, не только отменили религиозные праздники, но и запретили рождественские ёлки. Пояснялось, что ёлка – символ христианской религии, к тому же обычай их рубить к Рождеству опустошает хвойные леса. Закрылись ёлочные базары, прекратился выпуск ёлочных украшений и свечей, устраивать ёлку строго возбранялось. Конечно, маленькие ёлки потихоньку рубились в подмосковных лесах и тайком, в мешках, обложенных тряпьем, провозились в московские квартиры. Но вид в окне освещенной ёлки грозил серьезным разговором с управдомом, а то и с милицией.