Юрий Федосюк - Утро красит нежным светом… Воспоминания о Москве 1920–1930-х годов

Для меня, обожателя праздничной ёлки, это было тяжелым ударом. Правда, родные ухитрялись покупать и устраивать нелегальные крохотные ёлки, но ощущение запретности, почти преступности такой акции надламывало детскую душу и портило весь праздник. Ёлка стала не в радость.

А тут еще в школе учительница Анна Гавриловна приказала нам нарисовать к отмененному Рождеству в тетради наряженную ёлку и перечеркнуть ее двумя толстыми красными линиями: «Долой ёлку!». Все, в том числе и я, послушно выполнили задание, но у моего соседа по парте, выходца из купеческой семьи Павла С. тетрадь оказалась пустой. «Где же твой рисунок?» – строго спросила Анна Гавриловна. «А я не умею на память рисовать, – простодушно ответил Павел, и впрямь художник никудышный, – могу только с натуры. А елку мне только завтра поставят, тогда срисую, а потом зачеркну».

Класс расхохотался, у Анны Гавриловны по лицу пошли красные и лиловые пятна: «Тогда уж вовсе не рисуй, не надо». И поставила Павлу в журнал «неуд», по-современному двойку.

Прошло семь тусклых, безъёлочных лет, и вдруг нечаянная радость: в «Правде» появилось письмо кандидата в члены политбюро Павла Постышева с предложением возродить добрый старый обычай – устраивать детские ёлки. Правда, не на Рождество, а на Новый год, но какая для детворы разница? Всё это хорошо вписывалось во вдохновляемую Сталиным атмосферу всеобщей радости и довольства. В газетах появились статьи, доказывавшие, что очистка лесов от мелкого ельника не только не вредит, но и помогает росту хвойных деревьев. Вспомнили, что сам Ленин устраивал для детей рабочих ёлки (между прочим, не на Новый год, а на Рождество, но об этом умалчивалось).

С той поры снова появились ёлочные базары и ёлочные игрушки, ёлки стали ставить не только в квартирах, но и в общественных местах, домах пионеров и клубах, и не только для детей, но и для взрослых. Имя Постышева, вернувшего людям отнятую у них радость, произносили с благодарностью, чуть ли не с благоговением, но не долго: в 1938 году этот добрый человек исчез, был вычеркнут из истории вместе со многими другими. Ныне он реабилитирован, в энциклопедии датой смерти указан 1939 год. Постышев погиб, но возрожденная им ёлка продолжает жить и радовать людей.

Вместе с религиозными праздниками в первую пятилетку был отменен и праздник Нового года – 1 января, он стал обычным рабочим днем. В самом деле, почему советским людям праздновать начало христианской эры? Ведь подлинная история человечества началась 7 ноября 1917 года, и в тогдашних календарях на первом месте значилось: «13-й (или 14-й) год Октябрьской революции», а потом уже, ниже и мельче, год христианской (она стала называться «новая») эры. Встречу Нового года с богатым застольем и шампанским объявили буржуазным, нэповским обычаем; сознательный рабочий должен праздновать только революционные праздники, а не всякие там Пасхи и новогодья. В статьях указывалось, что встречи Нового года способствуют алкоголизму и неумеренным расходам, нарушающим нормальный бюджет рабочей семьи. В фельетонах братьев Тур и в «Крокодиле» сатирически описывались пьяненькие интеллигенты, которые после встречи Нового года, шатаясь и икая, расползаются к себе по домам, в то время как навстречу им на утреннюю смену идут трезвые и сознательные рабочие, преисполненные стремлением выполнить и перевыполнить задания пятилетки.

С 1917 по 1928 год в стране действовал восьмичасовой рабочий день. Сутки разделялись на три части, это провозглашал популярный лозунг: «Восемь часов для работы, восемь – для отдыха, восемь – для сна». Обычная рабочая неделя тем самым составляла 48 часов. В первую пятилетку был введен 7-часовой рабочий день. В октябре 1929 года, вместе с отменой религиозных праздников как нерабочих дней, была упразднена и обычная семидневная неделя с ее седьмым свободным днем – воскресеньем. Вместо нее ввели пятидневку, она же непрерывка. Суть реформы состояла в том, чтобы предприятия и учреждения работали непрерывно, то есть каждодневно, без общего выходного дня.

Произошла огромная ломка в быту и на работе: в каждом цехе, отделе и т. д. рабочие и служащие разделились на пять частей, по избранным выходным дням: одни гуляли по 1-ми 6-м числам декады, другие – по 2-м и 7-м, третьи – по 3-м и 8-м и т. д.

Разумеется, тут дело не обходилось без споров и женских слез. Жена, например, хотела иметь одни выходные дни с мужем, а тому по производственной необходимости выходные назначались на те дни, в которые жена, тоже по производственной необходимости, обязана была работать. Согласовать весь этот разнобой никому не было под силу, везде оставались обиженные. Весь коллектив на работе никогда не собирался (а ведь приходилось проводить и общие собрания!), семья тоже, включая школьников, не всегда имела единый выходной день. Хитрые люди норовили не брать выходные по первым – шестым и вторым – седьмым дням декады, так как эти дни выпадали на первомайские и октябрьские праздники. Словом, поводов для конфликтов было немало. Одним из выходов служило то, что свободные дни для той или иной группы работающих временами менялись.

Насколько помню, в школе, как и других учебных заведениях, непрерывка не действовала, поскольку надобности в ней не было. Кажется, вся наша школа «гуляла» по 5-м и 10-м дням каждой декады. Но именно в эти дни родители могли работать.

С введением пятидневки вошло в обиход незнакомое мне до того слово «декада» – десять дней, две пятидневки, но не любые, а от 1-го, 11-го и 21-го числа каждого месяца. Позднее я узнал, что этот термин был введен Великой французской революцией в 1792 году: якобинцы заменили декадой семидневную христианскую неделю. Но у французов декада состояла из восьми рабочих дней, в девятый и десятый день они отдыхали.

Была попытка присвоить дням пятидневки новые наименования: «пятилетка», «третий интернационал» и что-то в таком роде, но это, конечно, не привилось.

Непрерывка ввиду ее неудобств просуществовала недолго:

1 декабря 1931 года ввели единую шестидневную неделю с обще-выходными днями по 6, 12, 18, 24 и 30-м дням каждого месяца. Рабочий день продолжал состоять из семи часов, таким образом, рабочая неделя составляла 42 часа.

К тому времени поразительно быстро забылись названия дней старой семидневной недели: всякие там вторники, четверги, воскресенья воспринимались уже как допотопные архаизмы, никто о них не вспоминал. Говорили: первый день шестидневки, второй и т. д. Определить их можно было моментально, благодаря несменяемости общевыходных дней. Сейчас мы-мучительно размышляем, свободны ли мы будем, скажем, 12-го числа следующего месяца, без табель-календаря тут обойтись трудно. В 1930-е годы каждый точно знал: 12-го будет выходной, а 13-е – рабочий день. 18 августа не случайно сделали Днем авиации: это был общевыходной день.