Геннадий Коваленко - Прозвища казаков донских и кубанских станиц. Казачья жизнь

– И куда это вы станичники путь держите? – спашивает он их.

– Да вот, ваше высоко благородие, видите ли куцый наш сотенный сдох, похоронить хотим.

Только они так сказали, как оклунок зашевелился и гусаки загоготали. Полковой командир то же не дурак был, враз сообразил в чём дела.

– Ах вашу мать, перемать, бесовы вы гусаки! Под арест мерзавцев на десять суток!

Так и приклеилось это прозвище за арчадинцами -«Гусаки». Как их иностаничники увидят, так и начинают по гусиному гоготать.

Это сегодня Багаевская славна огурцами да помидорами. Лет 100 – 150 назад станичников называли лапшуками или лапшевниками. А пошло всё из-за того, что багаевцы приноровились варить лапшу в… самоваре: уверяли, что так она получается вкуснее всего. Как говорится, на Дону, брат, самовар, варит и лапшу, и взвар. Впрочем, самовар самовару рознь. Тогда в самоварах не только воду кипятили, но на полевых работах и борщ варили и кашу. И эта багаевская привычка забавляла казаков из других хуторов и станиц, ещё не оценивших достоинство таких самоваров.

В перечне станичных прозвищ Н. Е. Ермакова Баклановскую «дражнят» – «На бороне бурдюк перевозили через Дон». Это не совсем точно. Пустой бурдюк не было никакого смысла укладывать на борону и плавить через Дон. (Раньше железных борон не было. И казаки пользовались деревянными боронами. Они конечно под тяжестью груза могли притопляться, но крепко притороченный груз не мог утонуть). Следовательно, бурдюк был не пустой, а что-то имел в себе, раз был положен на борону. Но что? Вот об этом было подробно рассказано в стихотворении, которое было прибито на стенке в комнате вахмистра 3-ей сотни 2-го Донского казачьего полка. К сожалению, эти замечательные стихи, где главным действующим лицом был казак Семен, я не помню. Но в 1923 г. в Болгарии мне рассказал его хорунжий Е. Е Канканов (из урядников) Н. Курмоярской станицы, отбывавший действительную службу в 3-ей сотне 2-го Донского Казачьего полка. История эта приблизительно такова.

Дело было в стародавние времена, когда станица называлась еще Гугнинской. Станица была расположена на правом берегу Дона. И с восточной, и западной сторон она была окружена непроходимыми чиганаками (болотами). Бродов ни в станице, ни в ее окрестностях не было. Для переправы на левую сторону Дона – пешие переправлялись на баркасах, а конные – вплавь. В те времена казаки станицы часто делали набеги в калмыцкие степи. После каждой переправы в набег, баркас из предосторожности отводился обратно на правую сторону. На случай же погони калмыков, что случалось часто, когда на вызов баркасов не было времени, на левом берегу были сложены бороны для перевозки на них в таких случаях добычи и седел.

В один из таких набегов гугнинцы (ныне баклановцы) ограбили калмыцкий молельный дом (хурул) и взяли там золотую статуэтку Будды (изображение калмыцкого бога – в казачьем наименовании «Бурхана») и положили ее в бурдюк, который нашли там же. Калмыки организовали погоню. Перед казаками, прискакавшими к Дону, встал вопрос: Как же быть с «Бурханом»? Вот тут-то казак Семен и дал совет укрепить бурдюк с «Бурханом» на бороне и таким образом переправить его через Дон. Так и было сделано. Но история кражи гугнинцами калмыцкого бога «Бурхана» и переправа его через Дон в бурдюке на бороне стала быстро известна по соседним станицам. С тех пор гугнинцев (баклановцев) и стали величать «Бурханами».

Б. Кундрюцков.

В интернете часто приводится другое прозвище казаков станицы Баклановской: «На баране бурдюк перевозили». Однако нигде толкование этого «дражнения» не даётся. И надо думать, что это обычная опечатка, когда вместо слово «борона», было написано «барана».

А вот приезд в станицу Бессергеневскую архиепископа Новочеркасского оказался смазан банальным воровством. От того и прозвище бессергеневцы получили. Собрались почти все бессергеневцы в станичной церкви, не каждый год сам архиепископ службу проводит. Пока тот вёл службу в храме, нескольким вороватым казакам глянулись гужи на архиепископских лошадях, доставивших владыку. Славная была упряжь, наборным серебром украшенная. Вот её то казаки и украли, не побоявшись божьего гнева.

Когда вышел владыка из церкви, то обомлел: лошади стояли распряжёнными. Даже дара речи лишился. Стоит на паперти глаз выпучив, как рыба воздух ртом глотает. Отошёл маленько – разошёлся. А потом видит, что толку от этого чуть, обозвал бессергеневцев «Гужееды вы окаянные!». Махнул с досады рукой и велел атаману новую упряжь найти, да коней запрягать. А высказанное в сердцах обидное слово закрепилось за бессергеневцами. А тут, как на грех, казаки из соседних станиц понаехали на владыку посмотреть и прозвали станичников гужеедами. Так и прилипло это прозвище.

Казаки Бело-Калитвенской станицы и зимой и летом в папахах гуляют. Солнце жарит во всю, духота – мочи нет, а они – в папахах. Пот так с них и льет, усы, слипшиеся, мочалкой висят и по ним пот на землю течет, а не снимают они шапок. Как говорится, пар костей не ломит. Жалко их даже. И чего они мучаются?

А получили белокалитвенцы своё прозвище так. Ехали как—то казаки через их станицу. Смотрят, станичники стоят у крайнего куреня. Все как один средь лета в шапках. Удивительно стало заезжим гостям.

«Ей, станишники, вы чего в теплых шапках ходите?»

«Убирайся-ка ты, человек, по добру, по здорову…»

«Чего-то серчаете вы очень?»

«Не лезь не в свое дело… Ты откедова знаешь, какая через час погода может быть? Как трахнет мороз, тридесят градусов, нам и переодеваться не надо, а тебе шло домой бежать… Во-о понял?»

«Понял…».

Посмеялись гости проезжие, а прозвище к ним так и прилипло на мертво. И стали их казаки соседних станиц дразнить: «теплошапками» или «папахами».

Было ещё одно совсем неприличное прозвище белокалитвенцев – «верблюдка». Объяснение его считалось невозможным. А потому и мы не будем его здесь приводить.

От чего казаки станицы Богоявленской такое прозвище получили не известно. Однако есть воспоминание казака Фомина об этом прозвище, мы его и приведём.

Вот за эту «половинку» мне чуть было сильно не влетело от моего сотенного вахмистра Т. О. Богаевского. (Кстати, Н. Е. Ермаков не упомянул, что Богоявленскую станицу дразнят «половинкой»). Вахмистр был как раз Богоявленской станицы. Был он строгим, но и справедливым. Однажды после утренней уборки зовет меня вахмистр и говорит: «Вот тебе кусок латки, иголка и нитка – почини мне этот матрас». Это был матрас, на котором казаки приседают после прыжка через кобылу. Я примерил латку на дыру, она оказалась мала. Я и говорю вахмистру: «Господин вахмистр, эта половинка мала…». Вахмистр вспылил: «Што, што ты сказал?» – по видимому, он подумал, что я его дразню «половинкой»… Не знаю, чем бы это кончилось, но выручил меня мой взводный урядник: «Господин вахмистр, он еще молод и не знает, что значить слово «половинка»… Он говорит, что эта латка слишком маленькая, чтобы залатать дыру…». Вахмистр строго посмотрел на меня и сменил гнев на милость: «Если этот кусок мал, возьми другой…».