Александр Альшевский - Пламя Хоннодзи. Что оно осветило в истории Японии

«Большие перемены» продолжались бы, без всякого сомнения, еще долго, если бы один из губернаторов не раздобыл где-то на просторах нынешней префектуры Ямагути белого фазана («хакути») и преподнес его императорскому двору. А эту птицу, надо Вам сказать, и в Китае и в Корее очень даже уважали, считая счастливым предзнаменованием. Император Котоку и Наканооэ очень обрадовались такому подарку, устроили птице торжественную встречу во дворце и, недолго думая, изменили девиз правления, благо появление счастливого предзнаменования – отличный повод для этого. Так «Большие перемены» превратились в «Белого фазана». К этому времени, правда, слова инициатора перемен принца Наканооэ стали расходиться с делом. На словах он ратовал за сильную императорскую власть, а на деле все решал сам, даже для приличия не советуясь с императором Котоку. Взял, например, и перебрался из столицы Нанива обратно в Асука (653 г.) да еще практически со всем двором. Этот переезд, больше похожий на перенос столицы, произошел даже без разрешения, хотя бы формального, императора. Перенос столицы в те далекие времена был событием вполне заурядным и осуществлялся довольно часто как с поводом, так и без него. Но в этот раз он отчетливо показал, кто в доме (императорском) хозяин.

Из всего этого следует вывод о том, что новый девиз оказался не таким уж счастливым. К тому же все вдруг обратили внимание на то, что «хакути» означает не только «белый фазан», но и «идиотизм». Продолжать править под таким сомнительным девизом было, сами понимаете, невозможно, и от него отказались. Знание этимологических основ не потеряло своей актуальности и в наше время. Пример? Пожалуйста! Когда наши казахстанские братья дружно взялись за казахизацию всего и всея (а, что, дело наиважнейшее), они свою новую столицу (прямо выходит по принцу Наканооэ – новая политика в новой столице) Целиноград быстренько переименовали в Акмолу, т.е. восстановили историческую справедливость и вернули древнее название этой местности. Прекрасно! Да и само слово Акмола звучит очень даже красиво. И все было бы хорошо, если бы кто-то из дотошных этимологов не обнаружил, что древнее выражение Акмола уж больно похоже на тоже древнее выражение «белая могила». Выводы были сделаны этимологически чисто, и Акмола превратилась в Астану (а к этому слову уже не придерешься: столица она и в древности была столица). Господа реформаторы! Не пренебрегайте этимологией. Дешевле выйдет…

Все эти эксперименты с девизами так достали принца Наканооэ, что, даже став императором, он решил править без всякого девиза. В целом после «Белого фазана» страна оставалась бездевизной лет пятьдесят. Один император сменял другого, склоки при дворе не стихали, а порой перерастали в военные действия. Но все это не выходило за рамки придворной борьбы, т.е. принц схватывался с принцем, да еще и Каматари старался (и старался не зря, именно он стал отцом – основателем великого семейства Фудзивара).

В годы правления императора Тэмму значительно чаще, чем прежде стали вспоминать о его божественном происхождении, а это верный признак укрепления власти и авторитета императора. Однако после его смерти опять пошли осложнения. Императрицей Дзито стала его жена. Женщина есть женщина. Появились всякие там помощники и советчики, которые стали нашептывать ей то одно, то другое, а то и третье. В этой неразберихе она стала все чаще прислушиваться к тому, что говорит Фухито – второй сын Фудзивара Каматари. И вот Вам результат: Фудзивара начали фактически руководить государством. А то, что этому семейству стало тесновато в одном доме и оно распалось аж на четыре дома, к демонополизации власти не привело: хотя они частенько спорили по вопросам престолонаследия, последнее слово, как правило, оставалось за северным домом Фудзивара.

Размножавшимся Фудзивара требовалось достойное кормление. Но ведь были и другие аристократы со своими чадами, не говоря уже о чиновниках и прочей челяди, которых, что ни делай, становилось только больше. Одного текстиля сколько нужно было?! А двору надо было думать не только о кормлениях и жалованиях, были и другие задачи, пусть и не такие важные. В общем, землицы стало на всех не хватать, и «закрома родины» таяли прямо на глазах. До удобрения из сушеной иваси, этой дальневосточной сардины, народ еще не додумался, поэтому альтернативы экстенсивному земледелию не было. В этих жестких условиях двору ничего не оставалось, как добиваться роста объема сельхозпродукции за счет расширения обрабатываемых земельных площадей. И двор в 722 г. решился на освоение целины.

(Не пройдет и 12 веков, а точнее 1182 года, как с точно такой же проблемой столкнется и «нерушимый» союз и будет ее решать тем же путем – экстенсивным, оставив, видимо, интенсивный про запас.)

Решиться то он решился, но ограничил право собственности на поднятую целину одним поколением целинников. Естественно, такой подход к нужному в целом делу не вызвал особого рвения у трудоспособного населения, а двору уж как хотелось полакомиться рисом с новых заливных полей, аж не втерпежь. Вот он и согласился распространить право собственности на три поколения целинников. Это уже кое-что и они резво взялись за топоры и мотыги. Но и здесь червь сомнения стал, не сразу конечно, подтачивать их энтузиазм: «глупышка, сколько не горбаться, государство все равно заберет… пусть дураки и осваивают». И все шло именно к последнему. А тут еще император Сёму задумал строительство провинциальных буддийских храмов, а также огромной статуи Будды Вайрочана. А для этого, как ни крути, были нужны продуктовые налоги с новых полей и огородов. Все это и вынудило двор с 743 г. передавать вновь освоенные земли в вечную частную собственность целинников. Правда, чтобы они слишком не увлекались приватизационными процессами, площади таких земель были ограничены в зависимости от социального положения и придворного ранга. Так высший придворный ранг позволял надеяться на 500 га, а простому смертному больше, чем на 10 га рассчитывать не приходилось.

Воодушевленные такой политикой двора столичная аристократия, большие буддийские и синтоистские храмы, да и местная элита принялись поднимать целину, руками, естественно, крестьян. Так стали формироваться вотчины, по-японски называемые сёэн. И надо прямо сказать, что новая политика двора с одной стороны позволила улучшить экономическое положение страны, а с другой – подложила бомбу замедленного действия под всю систему централизованного управления государством, создав предпосылки формирования в Японии класса крупных земельных собственников – феодалов (даймё).

Не надо сомневаться, что от таких нововведений выиграл в первую очередь клан Фудзивара, который все активнее «врастал» в генеалогическое древо японских императоров, налаживая с ними родственные связи с помощью красных девиц Фудзивара. А если появлялся некто, кто мог ослабить чуть ли не монопольное влияние потомков Каматари при дворе, то они решительно, но и, как правило, элегантно устраняли этого некто со своего пути. Классическим примером такой элегантности является высылка из столицы Сугавара Митидзанэ, каллиграфа, ученого, поэта и государственного деятеля. И какого! Он был правым министром и губернатором провинции Сануки (преф. Кагава). Губернатору в те времена совсем не обязательно было самолично отправляться к месту службы, в глубинку. Вполне достаточно было назначить кого-нибудь из местных своим наместником (что-то вроде вице-губернатора) и наслаждайся утонченной жизнью в столице. А вице вместе с уездными начальниками, тоже, кстати, из местных все что надо и как надо сделают и сомневаться не надо. Так вот, слишком уж быстрая карьера Митидзанэ ставила под угрозу влияние и само существование в коридорах власти северного дома Фудзивара, как казалось из этого дома. Один из Фудзивара, левый министр Токихира, серьезно поговорил с императором Дайго и убедил его в том, что Митидзанэ метит на место Дайго его же младшего брата, принца крови Токиё. Молодости свойственна доверчивость, а Дайго было всего нечего, 17 лет, поэтому «наводка» опытного придворного сработала, и Митидзанэ сослали на Кюсю. В день отъезда, печалясь о расставании со столичной жизнью вообще и сливовыми деревьями в своем саду в частности, он сочинил следующие строки.