Александр Альшевский - Пламя Хоннодзи. Что оно осветило в истории Японии

Ходзё, став сиккэнами, сохранили, хотя и чисто номинально, пост сёгуна. Традиции надо всемерно поддерживать! Вот они и поддерживали. Кого только не станет приглашать в сёгуны бакуфу?! Сёгуном побывает даже член императорской семьи Мунэтака Синно, сын императора Госага. Невиданный случай в истории самурайского правления. Понравилось ли императорскому двору то, что принц был нанят на работу бакуфу, попросту стал чиновником у солдафонов, неизвестно. Известно лишь то, что в глубинах подсознания двор всегда мечтал вернуться к вольной жизни во всем объеме налогообложения своих подданных. И не только мечтал, но и периодически совершал некоторые телодвижения в этом направлении, порой вялые, а порой – и не совсем. Взять, к примеру, экс-императора Готоба, который стал центральной фигурой двора после смерти третьего сёгуна Минамото, Санэтомо. Поскольку у него не было прямого наследника (да и непрямого тоже) возникла некоторая неразбериха в вопросе сёгунонаследия. Ею то и решил воспользоваться Готоба, чтобы разобраться с бакуфу раз и навсегда.

Собрав своих сторонников в столице, он призвал их, издав, как и положено, соответствующий указ, уничтожить бакуфу и в первую очередь ненавистного сиккэна Ходзё Ёситоки. А если бы он не ограничился только призывом и самолично возглавил свою армию, то даже самые решительные самураи бакуфу вряд ли осмелились бы натянуть тетиву лука в сторону экс-императора, и никакие пламенные речи Масако, этой дальневосточной Пассионарии, не заставили бы их стать его личными врагами. Настолько высок был среди самураев того времени авторитет императорской семьи. И чтобы поднять на нее руку?! Да боже упаси. Однако экс-император «сплоховал», остался в столице и ждал, когда восточные самураи (бакуфу, как Вы помните, находилось в Камакура, что к востоку от столицы) принесут ему во исполнение указа голову сиккэна хоть на блюде, хоть в мешке. И дождался… прихода верных бакуфу самураев, которые без особого труда навели порядок в столице: Готоба и члены его семьи были отправлены в ссылку (беспрецедентный случай в истории Японии), многие участники заговора были казнены, а их владения – конфискованы.

Таким образом бакуфу надолго отбило желание двора вмешиваться в реальную политическую жизнь. Ему также удалось отбить (чуть позже, лет этак через 50) и нападения монголов, правда, не без помощи «божественного ветра». А он, причем оба раза, был очень даже кстати. Без этого поистине божественного подарка стала бы Япония провинцией Китая (это в лучшем случае) или аймаком Монголии (в случае далеко не лучшем).

Однако победа над действительно грозным врагом вместо массовой эйфории в стане победителей породила массовое недовольство. Лучше поэта тут не скажешь:

И ничего здесь странного и нет. Посудите сами. Самураи здорово потратились на оборону, монголов отбили, поизносились донельзя, а взамен всех этих мучений землицы то и не получили. А откуда было ее взять?! Победителей много, а побежденных нет, все на дне морском. А его и не поделишь. И впрямь хоть ложись на это самое дно… Подобные настроения и их массовый характер заметно расшатывали фундамент бакуфу, отношения и внутри которого не отличались большой сердечностью. А тут еще двор со своими склоками и разборками… Голова и так идет кругом, а давай, улаживай престолонаследственные споры в императорской семье.

Так продолжалось до 1318 г., когда императором стал Годайго, который замыслил покончить с бакуфу и со всеми самурайскими порядками. О решимости императора говорило само его имя Годайго, что можно перевести как «последующий Дайго» или при желании и как «последователь Дайго». И что уж там было такого, чему надо было непременно последовать? Может возникнуть и такой вопрос. А ответ на него, если он возникнет, будет таковым: во времена Дайго и его сына Мураками, тоже, кстати, императора, была доведена до совершенства система личного правления императора, и Годайго хотел вернуть те славные времена.

Хотеть то он хотел, но никто ему не давал (императору даже пришлось бежать из столицы), пока на его сторону не перешел видный военачальник Асикага Такаудзи. В июне 1333 г. Годайго победоносно возвращается в Киото. И сразу дает понять и аристократам и самураям, что вернулись старые времена, когда император был и богом и повелителем. В 1334 г. Годайго меняет девиз правления на «Кэмму», что означает «созидание и воинская доблесть». Особо ломать голову над новым девизом ему не пришлось, он просто воспользовался «хорошо забытым старым» из китайской истории (вот Вам и пример японского рационализма в действии). А хорошо забыто было то, что дворцовый переворот уничтожил династию Старших Хань, однако император Гуан У-ди восстановил династию Хань (Младшая Хань). Девизом объединенной под его властью страны он сделал «Кэмму», звучащий по-китайски несколько иначе, что-то вроде «Цзянь-У».

Годайго также восстановил на время утерянную власть, поэтому и решил править под девизом, уже апробированным «старшим братом» из МладшейХань. Правда, Ханьские императоры потеряли власть лет этак на 15—16, а их японские коллеги – на значительно больший срок (ну, это так, кстати). Новая политика Годайго получила название «Кэмму синсэй» («Новая политика созидания и военной доблести»). Если пофантазировать (благо японский язык предоставляет некоторый простор в этом направлении) и изменить, всего чуть-чуть, иероглиф «син» в выражении «синсэй» (на произношении которого это никак не отразится, и не сомневайтесь), «новая политика» превратится в «личное правление императора», что наверное более доходчиво передает смысл нововведений всем тем, кто мало знаком с тонкостями восточного политеса.

Для переустройства жизни по-новому (или по-старому?) одного желания императора Годайго оказалось недостаточно. Реформированная им административная система почти сразу забуксовала. Самураи опять остались недовольны наградой за боевую поддержку императора. Сражались то они за него в массе своей именно в надежде на награду и награду хорошую. А так, какие они монархисты?! Ну разве на всех угодишь. Тем временем Асикага Такаудзи не дремал. Как только представился случай (а представился очень даже быстро), он совершает очередное предательство, теперь уже императора Годайго (а кто сам не безгрешен?!), а император опять бежит из Киото, прихватив, само собой, все священные регалии, и на этот раз срывается на горе Ёсино (уезд Ёсино, преф. Нара). Гора так себе, всего 455 м, но сакура там, надо сказать, потрясающая. А что еще надо истинному японцу для самоанализа и созерцания превратностей бытия (если только бочонок другой сакэ). Ведь с высоты своего положения он мог только созерцать, как ставший сёгуном Асикага Такаудзи возводит на престол императора Комё.