Захар Прилепин - Всё, что должно разрешиться. Хроника почти бесконечной войны: 2013-2021 [litres]

В здание начальник охраны вошёл с этим самым хлебом-солью в руках; по глазам было видно, что новая роль его забавляет.

В отдельном помещении на столике была выставлена продукция завода: три вида консервов.

Захарченко – своим ножом – вскрыл банки, и с того же ножа, с отменным аппетитом, съел из каждой банки по, минимум, половине; бессонная ночь пробудила аппетит. Эту, сказал, досолить, эта самая лучшая, а эта жирновата.

Минут через десять зашёл в эту комнату и начальник охраны.

– Попробуй консервы, – велел ему Захарченко. – Посмотрим, насколько совпадём с тобою.

Костистый грек с весёлыми глазами аккуратно взял вилку, съел из каждой банки по небольшому кусочку, медленно опуская веки и словно прислушиваясь к себе.

– Эту, – сказал, – досолить, эта – самый раз, эта… немножко жирновата.

Уже на улице Захарченко сказали, что на заводе работает женщина, сын которой служит в украинской армии. Она сама в этом призналась, и сына не может простить.

«Что с ней делать?» – спросили Захарченко.

А ничего. Ничего не надо делать.

Народ, собравшийся на открытие цеха, не расходился, но довольно, по-весеннему, галдел.

Когда, не далее чем в километре, залпом отработала артиллерия, никто из них даже не сморгнул – так и болтали себе.

Выстрелы были «исходящими», стреляли не сюда, а – отсюда. Я вдруг понял, что догадался об этом на секунду позже, чем весёлые донецкие женщины.

Сначала в России много говорили о том, что «украинцы одумаются» – вот, мол, обрушится у них экономика, и они сразу вернутся в сознание.

Потом здесь много говорили о том, что никто никогда не одумается – потому что, чем хуже ситуация внутри Украины, тем выше ненависть замайданной братии к России.

Реальность, судя по всему, оказалась и сложней, и проще.

Просто не стоит приводить Украину к единому знаменателю. Сорок миллионов человек – ну, как тут можно обобщать?

Есть огромная часть общества, которая никогда не одумается, но будет лишь злее и злее.

Есть огромная часть общества, которая как относилась к России с симпатией, так и относится; и конечно же, на Украине по-прежнему живут миллионы людей, которые считают себя русскими.

Есть третья, и, может быть, самая обширная часть общества, которые склоняются то к первым, то ко вторым, но в целом – просто живут, и неизбежно, при любом раскладе, выбирают жизнь.

В минуты обострения и, с позволения сказать, обозления, слышны голоса только первых из названных нами. Единицы могли выступать против, пророссийскому киевскому публицисту Олесю Бузине это стоило жизни – да если бы только ему: погибли десятки, пострадали тысячи.

Однако вера в то, что всю Украину можно раз и навсегда запугать факельными шествиями и показательной истерикой пропагандистов, конечно же, наивна.

Весной 2014 года пророссийские митинги собирали на Юго-Востоке Украины сотни тысяч человек. Доныне в каждом крупном украинском городе остаётся огромное количество людей, презирающих новую украинскую власть и разумно оценивающих ничтожные итоги Майдана. Таких людей – миллионы. И с каждым годом их будет становиться только больше.

Очередной момент истины случился однажды в прямом эфире программы Матвея Ганапольского – либерального журналиста, уехавшего из Москвы и теперь верой и правдой служащего Киеву, Майдану и АТО.

Авторов программы угораздило запустить опрос на тему «Готовы ли украинцы к тому, что партии и политики Донбасса будут представлены на общеукраинских выборах».

В студию позвонило – внимание! – сорок тысяч человек: эта выборка превышает по количеству респондентов любой социологический опрос.

До последних минут программы счёт был такой: 52 % за присутствие политиков и лидеров Донбасса на украинской политической сцене, 48 % против. Буквально в последнюю минуту счёт сравнялся – стало 50 на 50.

Ганапольский изо всех сил старался демонстрировать полное спокойствие, и делал вид, что ничего такого не происходит.

Вменяемые люди на Украине всё острее понимают: вне торговли и контактов с Россией – никакой Украины нет. Дружеское, сердечное, любовное отношение Запада к Украине – самый великий украинский блеф нового столетия.

Гарантом независимости Украины может служить, как ни странно это звучит, только Россия.

Атмосфера на Украине меняется почти незримо – но меняется.

Если Украина поймёт, наконец, что Андрий, сын Тараса Бульбы, проиграл Остапу, сыну того же отца, – она начнёт болеть за Остапа. Потому что родные оба.

В день воскресный той же недели Захарченко сказал, что сегодня нужно съездить на позиции: передать ребятам на «передке» всякие разные подарки.

Раз ВСУ обстреливает донецкие позиции ежедневно, армия Донбасса должна иметь возможность отвечать.

Я был по гражданке: форма у меня висела в кабинете, – а Захарченко любит, чтоб всё, что он затеял, свершалось быстро, – увидев секундное моё замешательство, он тут же предложил: «А в мою переодевайся, у меня ещё одна есть».

Размер одежды у нас оказался одинаковым; вооружился я, естественно, в его же кабинете – оружие у Захарченко есть везде: на работе, дома, в багажнике его машины, и даже не рискну предположить, где ещё.

Полчаса – из центра города, где горят витрины и сияют кафе, а по улицам летают иномарки, – и вот ты видишь вполне себе сталинградские пейзажи.

Сначала район, где нет ни одного целого дома – в буквальном смысле ни одного – той или иной степени тяжести попадания видны на каждом: щербины осколков, проломы снарядов.

Фонари в этом районе не горят. Здания словно присыпаны пылью.

Опасность тут наглядна и осязаема: даже не надо говорить, что здесь стреляли вчера, позавчера, и три дня назад, и будут стрелять сегодня – это ощущение соткано из воздуха.

Самое поразительное, что в каждом доме чуть мерцают огоньки в нескольких окнах – какие-то люди всё равно не уезжают.

Пытаюсь представить себе, как это происходит: человек заваривает чай, идёт к телевизору, смотрит новости, на передовой – в километре – начинается перестрелка, не отрываясь от новостей, человек на слух определяет, что именно «работает»: СВД… ПКМ… А вот и миномёты…

– В этом районе не штрафуют водителей маршруток, если они пьяные, – спокойно сообщает мне сосед по джипу.

Ещё через пятнадцать минут мы на самой что ни на есть передовой.

До украинских позиций – двести метров.

Можно крикнуть – и они ответят.

– Сегодня ещё не стреляли, – рассказывает местный комбат. – Вчера было… Вон за теми домами у них стоит БМП. Там – два танка…

Мы спускаемся в подвал бывшей автобазы – из разных комнаток собирается личный состав.

Мне довелось, а лучше сказать – удалось провести и проговорить с Захарченко многие часы, чаще всего в кристально трезвом виде, а иногда и не совсем – в тех состояниях, что располагают к щедрой доверительности, но… В общем, я никогда не слышал, чтоб он был настолько искренним, каким открылся в тот раз.