Владислав Ельников - Рубежи Новороссии

Едва утряслись все эти передряги, едва мы успели помыться, постричься, постирать в прачечной свои вещи, как боевая обстановка резко обострилась. Появились отдельные признаки возможного генерального наступления противника, и нас в срочном порядке отправили на учебный полигон для ускоренной боевой подготовки, доукомплектования, учета, всевозможных уточнений и прочих мероприятий.

Полигон встретил нас сильными морозами и ясной погодой. Градусников у нас нет, но по опыту и ощущениям мороз был никак не меньше двадцати градусов, а под утро и того крепче. Держались эти морозы около недели, и мне как-то раз выпал суточный наряд на охрану лагеря. В нем надо было стоять на открытом воздухе и наблюдать за окружающей местностью. Стояли мы по два часа, но и этот небольшой срок выдерживали с трудом: мороз заползал под воротник, в рукава, сапоги. Не помогали даже двойные шерстяные носки, от таких морозов могут защитить только валенки, но их у нас не было.

По приезду на полигон опять возникла обычная для таких случаев страшная сумятица и неразбериха. Нас то селили в палатку, то отправляли назад в машины, то перекидывали из одной палатки в другую. На полигоне есть несколько больших армейских палаток, в них стоят по две буржуйки и нары в два яруса. Из-за моей природной нерасторопности места на нижнем ярусе всегда успевали занять более молодые, наглые и прыткие. Вот и в этот раз, после бесконечных переселений из одной палатки в другую, я спал на верхнем ярусе нар. Ночью пошел сильный дождь, моё одеяло промокло, вымок и лежащий под головой вместо подушки рюкзак. Случилось это от того, что одеяло и рюкзак касались крыши палатки. Свойство брезентовых палаток таково, что они текут в том месте, где к ним притрагиваются. Верхний ярус нар находится вплотную к покатой крыше, поэтому согнутые в коленях ноги или подложенный под голову рюкзак упираются в брезентовую крышу, отчего она и начинает течь во время дождя. Вдобавок палатки у нас все очень старые, давно выслужившие свои сроки. Почти все они испещрены мелкими дырочками от летящих из труб буржуек искр. Иногда этих дыр бывает столько, что во время дождя даже без малейшего касания к крыше на нарах под дырами образуется болото из намокших одеял, матрасов, вещей, а вода протекает даже на нижний ярус. Так было у нас в ноябре, когда мы в очередной раз были на полигоне. В этот раз палатка тоже текла так, что местами промокло и все находившееся ниже. К счастью, вещи у нас просушить можно, хотя это и не очень просто.

Сегодня ночью опять идет дождь, но накануне днём меня и ещё одного пожилого солдата «переселили» на нижний ярус в сухой угол, и пока ещё на нас не капает. Сделали это наши командиры — ставший к тому времени заместителем командира роты «Дикой» и взводный «Тёма». Переселили из уважения к нашему возрасту: всё же нам запрыгивать на верхний ярус тяжеловато, да и спрыгивать с него вниз тоже не очень просто, вот они и распорядились освободить нам места на нижнем ярусе. Вверху к тому же очень неудобно класть и доставать вещи, одевать и снимать верхнюю одежду. На нарах в этом отношении вообще беда, приходится всё класть под голову или под матрас, а сложить или повесить одежду совершенно негде.

В перерывах между построениями, занятиями и работами можно прилечь и вздремнуть — к этому наши командиры относятся вполне терпимо, в отличие от армии Советской, где я служил срочную. Там прилечь днём на койку — ни-ни, упаси Боже! Однако если твоё место на верхнем ярусе, то приходится долго думать, стоит ли туда лезть, если через 15–20 минут всё равно придется вставать и спускаться вниз. Правда, у меня была существенная причина остаться на верхнем ярусе: там намного лучше ловится интернет, в то время как внизу он очень неустойчив. Однако тяга к удобству и возможность прилечь все же пересилила, и я перебрался на место в нижнем ярусе, предоставленное мне заботами наших командиров.

Однако у всякой палки всегда два конца. На верхних ярусах нар часто ставят в качестве подпорок поленья, приподнимающие брезентовую крышу, что бы та не касалась лежащих под ней вещей и оставляла бы больше свободного места. Однажды ночью такое полено вывалилось с верхнего яруса, упало вниз и ударило меня по лицу. Проснувшись от удара, я поначалу не мог понять, что случилось. Подумалось, что сосед по нарам во сне махнул рукой и задел меня, но тут я почувствовал бегущие по лицу капли крови и понял, что здесь что-то не так. На лбу между бровями у меня появилась глубокая кровоточащая ссадина, вызвавшая позже недоумение у сослуживцев: «ты ж вроде на пьёшь, а морда у тебя битая?» Лишь начав в очередной раз перекладывать вещи в изголовье, я нашел ударившее меня полено и тогда всё стало ясно. Оставайся я на верху, подобного бы не случилось…

Пришедшие на смену морозам дожди опять размочили чернозём, и мы снова принялись месить эту липкую непролазную черную грязь. Тяжесть облепленных ею сапог усугублялась ватными штанами, которые нельзя было снимать из-за сильных ветров сопровождающих оттепель с дождями. Очистить сапоги от этой грязи было очень трудно, потому что она тут же липла к подошвам опять. Приходилось тратить очень много сил чтобы очищать от неё полы в столовой, кухне и палатке, убирать её из накрытых решеткой ям, расположенных перед входами. Грязь липла к лопатам, к дровам, к медицинским носилкам на которых мы носили дрова в палатку, липла ко всему и вся.

Умывальник у нас по-прежнему бездействует. Он представляет собой большой бак на полтонны воды, от него идет длинная труба с множеством кранов, но из-за морозов его не наполняют водой, поэтому мыть руки и умываться негде. На кухне в котлах есть горячая вода, ее раздают после приёма пищи чтобы можно было помыть котелки из которых мы едим. Конечно, можно было бы пользоваться этой водой, но очень уж это неудобно. Её ведь надо разбавить холодной, потом кого-то попросить полить тебе на руки, но самое главное — ради холодной воды и возможности умыться придется опять лезть в эту непролазную грязь. С большим трудом раз в несколько дней заставляешь себя побриться, поэтому все ходят небритые, грязные, неумытые.

Надо отметить разумность наших командиров, как младших так и старших. В сильные морозы и позднее, когда наступила страшная распутица, они не выводили нас в поле, не устраивали тактических занятий, ограничиваясь лишь самыми необходимы работами: заготовкой дров, разгрузкой продуктов и боекомплекта, караульной службой и нарядами.

Теперь наша рота была вся вместе, поэтому среди инструмента оказалось несколько исправных топоров. Исправных, но… мороз под утро опускался ниже 20 градусов, в палатке стояло две непрерывно горящие буржуйки, и дров опять требовалась прорва. А тут ещё полевая кухня да штабная палатка, на печи которых тоже требуются дрова, причём для кухни нужен не хворост, а толстые большие поленья. На заготовку дров у нас постоянно выделялось около восьми человек, дрова мы пилили-кололи каждый Божий день. Легко колющейся акации на полигоне не было, вместо неё приходилось использовать клён, ясень и вяз. Их большие старые стволы кололись настолько плохо, что приходилось сначала вонзать в них топор, затем забивать его дальше кувалдой. Такие нагрузки не выдерживал уже никакой топор, их лезвия лопались под ударами кувалд.