Людмила Бояджиева - Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь ХХ века

За столом расположились еще трое мужчин – отец и сын Синатры и их старый знакомый Вилли Моретти.

– В этом году не видать Саре никаких тыкв. Опылять некому! Соседний фермер опрыскал весь участок ядохимикатами. Пчелы погибли. Ему бы только свою свеклу собрать, а на зверюшек и насекомых плевать. С таким отношением к природе нам скоро всем надо будет другую планету искать. – Зигель аккуратно очищал апельсин серебряным ножичком. Очистил, красиво разломил дольки лотосом и положил на блюдце – для всех.

– Сахар в воду для полива добавляй, верное средство. – Вилли Моретти сыпанул в лейку пару ложек песку, поболтал воду и полил крайний кустик на грядке, весь покрытый желтыми цветками. – Так и действуйте. – Он старательно обтер крупные руки салфеткой. – С утра налетят!

– А мы вам, мистер Зигель, натюрморт для радостного утра привезли. – Мартин Синатра заулыбался. – Сбегай-ка в машину, сынок.

Фрэнк поднялся, Багси движением руки остановил его:

– Сиди, пей кофе. Антуан принесет. – Он кивнул крепкому мужчине, совершенно незаметному за кустами цветущей жимолости.

– Сзади, на сиденье. Там не заперто! – крикнул Мартин. Но было совершенно очевидно: здесь что-то кому-то объяснять нет никакой необходимости, все все знают.

Вскоре Антуан уже семенил едва видными из-под огромной корзины ногами. Фрэнк бросился на помощь и подхватил ношу за ручку. Плетеную корзину поставили у ног Багси: дары природы – тыквы всех видов и оттенков, плоские патиссоны, узорчатые кабачки – радовали глаз.

– Все моя Долли собственноручно выхаживала, – соврал Мартин, узнавший у Моретти об увлечении жены Бена выращиванием тыкв. Овощи были приобретены на нью-йоркском рынке. – В Калифорнии солнца много. Вон, заковырка какая произросла! – Мартин вытащил кабачок, на удивление точно воспроизводящий форму мужского члена.

– Это к плодородию, – засмеялся Багси и крикнул в дом: – Сара, иди, дорогая, сюда, тебе подарки друзья принесли!

Вышла молодая, очень красивая еврейка с яркими сочными губами и приятной улыбкой.

– А это вам и женщинам этого дома! – Фрэнк подал ей заранее приготовленную коробку с пластинками. – То, что я сумел сделать благодаря вашей помощи.

– Ты, дорогой, лей мед, да не пересласти коржик. – Вилли нарочито нахмурился. – Мы тут все хоть животы надорвем, а так, как ты, петь не сможем. От Творца нашего дар тебе перепал.

– А меня вот что беспокоит. – Багси обнял присевшую рядом Сару. – Плохого человека мы образумить сумеем. А кто талантливого поддержит? Вижу, не всегда государство разумно этим богатством распоряжается. А значит, помочь должны те, у кого сила и средства есть. Я, Фрэнки, на тебя большие виды имею. – Он обаятельно улыбнулся.

– Буду рад оправдать доверие. – Лицо Фрэнка озарилось подобающим случаю вдохновением. В голове же его быстро пронеслось: «Кранты!», а затем еще одна мысль: «Вот бы такого заполучить в друзья!» Багси Зигель ему очень понравился.

Получив официальное освобождение от воинской службы по медицинским показаниям – из-за болезни уха, Синатра завоевал себе врагов: пресса упорно муссировала тему его отлынивания от армейской службы, неприкрытое донжуанство, амбициозность и неукротимый нрав. Доводились до сведения общественности десятки случаев, мягко говоря, неэтичного поведения звезды: нажал на агента, вытряс гонорар, устроил скандал в газете, едва не избил музыкального критика… А уж тех, у которых певец соблазнил жену или возлюбленную, было не счесть. Пресса перемывала любимчику публики все косточки, но никакие ее выпады не могли противостоять охватившей страну «синатромании».

Настоящий прорыв в карьере Синатры произошел в декабре 1942 года, когда он подписал шестимесячный контракт с Paramount Theater – самым большим и престижным концертным залом Нью-Йорка. Это была прямая дорога к славе, признанию и деньгам. Прежде за один месячный ангажемент в оркестре Бенни Гудмана Синатра получал пять тысяч долларов – предельно высокий гонорар по тем временам. Но теперь ему предстояли вожделенные сольники! Весь вечер самому держать зал! Да не какой-нибудь, а самый привередливый… Первый концерт был назначен на канун Рождества.

Гримуборная, видавшая величайших певцов и музыкантов, выглядела шикарно: вишневый штоф на стенах, хрустальные бра, украшенная позолотой старинная мебель. Огромное зеркало, обрамленное лампочками, отражало элегантного молодого мужчину в темном костюме. Незнакомец – властный, требовательный, рафинированно-аристократичный – занял место задиристого, амбициозного Фрэнки. Какие еще «клозетные турне»? И что за «отчий дом» в Хобокене – этой сточной канаве? Джентльмен в элегантной «тройке», серой шляпе с широкой лентой – все в тон и все самого лучшего вкуса – наверняка родился в графском замке. Он умеет держаться с важными собеседниками, его симпатии ищут сильные мира сего, перед ним заискивают люди могущественные, и любая женщина теряет голову, стоит лишь поманить пальцем…

– Да, стоит лишь поманить пальцем! – Фрэнк продемонстрировал своему отражению задиристо вздернутый подбородок.

– Заткнись! – осадил его парень из зеркала. – Подумай лучше, как не дать петуха в «Прощай, весна!». Помнишь, тогда, в открытом зале? А? Мурашки по спине…

– А ты не пугай! Я знаю, мне положено сейчас трепетать. Молить Всевышнего позволить мне, червяку, совершить чудо – спеть так, чтобы зал лежал от восторга… Фигу! – Фрэнк показал в зеркало крепкий кукиш. – А я вот не боюсь. Не боюсь – и все тут! Я верю в себя и в свою удачу… Ты-то знаешь, что это правда… – Фрэнк слышал шум, доносящийся из зала, какие-то спорящие голоса у двери. – Я их всех порву! – пообещал он своему отражению, сделав соответствующий знак рукой.

И подумал: «Вот сейчас прямо тут рухну на ковер и сдохну от страха!»

Перебранку в коридоре прервал властный голос Эванса. Послав кого-то подальше, агент без стука распахнул дверь. Его дорогущий смокинг, несмотря на атласные лацканы, был щедро посыпан пеплом. Даже плечи занесло «пургой», впрочем, возможно, это была перхоть. Импресарио не переставал удивлять Фрэнка: бездна вкуса, энергии – и эта демонстративная неряшливость, словно посылающая светские условности в известном всем направлении.

– О! – Эванс картинно раскинул руки. – Именно то, что я хотел. Молодец, парень! Шляпа – это круто! Совершенно скрывает твои роскошно торчащие уши.

– Полегче на поворотах, Эванс. – Глаза Фрэнка угрожающе сверкнули. – И этим, что натолклись в зал, хорошо бы вести себя поприличней. Уже, наверное, запаслись тухлыми яйцами и ждут…

– Здесь лучше идут помидоры… – Эванс еще раз оглядел своего подопечного и опустился в кресло: – Должен тебя кой о чем предупредить… Там полный зал твоих фанаток, кое-кто уже бьется в истерике…