Николай Мальцев - Исповедь флотского офицера. Сокровенное о превратностях судьбы и катаклизмах времени

Я думаю, непьющий молодой офицер выглядел бы «белой вороной» и подвергался постоянным насмешкам. Такое было время не только на флоте, но и по всей необъятной советской стране. Когда в конце 1969 года или начале 1970 года экипаж перевели на базу атомных стратегических подводных сил в гарнизон Гаджиево, на практическую отработку в качестве дублеров боевых экипажей, непосредственно на выходах в море, то наши семьи разъехались по родительским домам. Никто никаких гостиниц для нас не выделял. Все мы жили в казармах, вместе с матросами и мичманами. И опять, по какому-то странному стечению обстоятельств, меня и Андрея Луцука, откомандировали в экипаж капитана 1-го ранга Задорина, который готовился к длительному походу для несения боевой службы в районе Бермудского треугольника. Сначала был двухнедельный контрольный выход, а затем боевая служба чуть больше двух месяцев. И конечно, мы постоянно общались с Андреем Луцуком, потому что были с одного экипажа, и испытывали взаимную дружескую симпатию. Я восхищался его практической житейской хваткой, чего мне никогда недоставало. Понимаете, Андрей был из военных воспитанников-нахимовцев, которые в нашем училище ВВМУРЭ им. Попова, сами себя называли «питонами».

Андрей разительно отличался от них своей самостоятельностью, какой-то мужской покладистостью и житейской опытностью. Женился он, видимо, ещё курсантом на Лиле Луцук, и было видно, что они крепко любили друг друга. Лиля имела высшее техническое образование. Она производила впечатление практичной и деловой женщины и в этом плане разительно отличалась от многих молодых офицерских жен нашего экипажа, которые были настолько непрактичны, что даже не умели приготовить первое и второе, чтобы сытно накормить своих мужей. Лиля Луцук была коренной ленинградкой, а там с жильем всегда были проблемы. Особенно меня поразило, что семья Луцук, ещё когда он был курсантом училища, с помощью родителей приобрела кооперативную квартиру. Это была огромная редкость, чтобы молодая офицерская семья имела собственное жилье, ещё до того как началась офицерская служба.

Меня же Андрей Луцук ценил за открытый характер и особенно восхищался тем, что я закончил училище с золотой медалью. Часто за дружеской выпивкой Андрей повторял, что если бы ему так легко давалась учеба, то он бы сделал замечательную карьеру и обязательно стал адмиралом. Меня никогда особенно не волновала карьера, я почему-то не любил ответственности за других людей, и даже не мечтал о должности командира атомохода или адмиральской карьере командира дивизии или флотилии. Максимум о чем я мечтал, – это закончить службу в звании капитана 1-го ранга. Как ни странно, это мне удалось даже без окончания Военно-Морской академии.

Когда мы пришли из похода, то вернулись в свой экипаж в город Северодвинск. Там мы принимали от промышленности только что построенный атомный подводный ракетоносец «К-423». И опять в гостинице наши семьи жили рядом, и мы тесно общались на общей кухне, а иногда и посещали ресторан «Белые ночи», который сокращенно называли «РБН».

Как-то я стал расспрашивать Андрея: каким образом он стал воспитанником нахимовского училища? Мне не верилось, что у такого практичного и основательного человека, как Андрей, с детства была тяга к морской романтике. Он и не производил впечатления человека, который посвятил свою жизнь службе морского офицера, ради романтической тяги к трудностям и лишениям флотской службы. Спокойный по складу характера, он и любил спокойную размеренную жизнь. Вот только такой спокойной и размеренной жизни у него так и не получилось. Как великую тайну (а это на самом деле была великая семейная тайна), и я даже прошу прощения у его детей и внуков, что раскрываю её, Андрей поведал мне, что действующий в то время первый заместитель Главнокомандующего ВМФ адмирал флота Смирнов Николай Иванович, служил когда-то под началом отца Андрея на Черноморском флоте. Отец попросил Смирнова взять шефство над его сыном Андреем, и по человеческой порядочности Смирнов до конца своих дней заботился о судьбе Андрея. Многие скажут: вот он, советский протекционизм и коррупция, и очень ошибутся.

Протекционизм – это когда безграмотный и не имеющий опыта жизни или службы человек сразу становится высокопоставленным начальником. Ничего похожего в судьбе Андрея не было. По протекции Смирнова Андрея зачислили воспитанником Нахимовского училища, и он прошел тяжелую для подростка казарменную жизнь ограниченной свободы, с принудительным исполнением распорядка дня и строевыми занятиями в сочетании с учебой в обычной десятилетке. По окончании Нахимовского училища воспитанник получает право без вступительных экзаменов поступать в высшие военно-морские училища. Уже по собственному выбору Андрей поступил в ленинградское высшее Военно-морское училище и, проучившись пять лет в жестоких условиях казарменной жизни, получил военное образование флотского офицера, погоны лейтенанта и специальность ракетчика. Андрей не скрывал, что учеба давалась ему нелегко, но тем не менее не Смирнов, а он сам сдавал все экзамены и зачеты и целеустремленно двигался к выбранной цели.

Если бы я сам пять лет не был курсантом военного училища, то мог бы подумать, что жить на всем готовом, легко и просто. Это не так. Военное училище в плане личной свободы – это добровольное тюремное заточение. Не каждый выдержит жизнь в рамках твердой военной дисциплины от подъема до отбоя: бегать на зарядки, ходить на вечерние прогулки, сидеть на лекциях и длинных самоподготовках, нести наряды и службы, всегда ходить строем и выходить в город только по увольнительной записке. Иногда это бывает невыносимо тяжело. Лично я где-то на третьем курсе пережил такой глубокий кризис, что меня перестали радовать мои отличные оценки, мне хотелось все бросить и бежать куда глаза глядят, лишь бы не вставать по утрам по крику дневального «Подъем!», не бежать на зарядку, не заправлять по линейке постель и тумбочку и целый день до команды «Отбой» не ходить строем и не нести опостылевшие наряды. Мне показалось, что я сам себя, по собственному выбору, приговорил к пожизненной каторге. Просто поражаюсь, как я все это выдержал.

Андрею же было ещё хуже, потому что учился он трудно, и ему приходилось напрягать все силы, чтобы успешно сдавать каждую зимнюю и летнюю сессию по 5–6 экзаменов и зачетов. В наше время обязательная срочная служба ограничена одним годом. Те, кто отслужил, знают, как тяжело душа привыкает к ограничению свободы, как иногда хочется полежать в теплой постели после окрика «подъем», ещё бы минут пять-десять. Во время военной службы, не столько страх наказания за нарушение распорядка, сколько сама душа военного человека, учится командовать собственным телом и исполнять требования воинской дисциплины как собственные желания. А это – ой, как тяжело! Курсант военного училища живет в таком ритме не один год, а целых пять лет.