Михаил Губогло - Антропология повседневности

Выдающуюся роль в раскрепощении умов сначала творческой интеллигенции, а затем и более широких кругов народных масс сыграла система школьного образования и особенно до сих пор не оцененная по достоинству подсистема ее воспитательной работы.

Школьные годы писателей-«деревенщиков» – Ф. Абрамова (р. 1920 г.) пришлись на начало 1930-х годов, В. Астафьева (1924 г.), В. М. Шукшина (1929 г.). В. И. Белова (1932 г.), Е. А. Евтушенко (1933 г.) – на 1930-е гг., В. Г. Распутина (1937) на рубеж 1940–1950-х годов. В творчестве этих писателей нашли отражение не только традиции классического русского реализма, но их произведения стали основой для продолжения этой традиции сегодня в произведениях Владислава Отрошенко, Олега Павлова, Василия Голованова, Светланы Василенко, Василия Кислякова, Лидии Павловой [Чагин 2007: 41].

Школьные годы были временем подростковой и юношеской влюбленности. Кумирами послевоенных поколений чаще всего становились артисты советского кино и герои отечественной истории. Еще не наступила эпоха всепроникающего телевидения. В селах Зауралья, Сибири, Дальнего Востока не было театров, концертных залов, филармоний. Были избы-читальни с комнатой для шахмат и шашек и маленьким кинозалом. Не удивительно, что мотивации к знанию, к любви, к любознательности удовлетворялись книгами и кинофильмами. Книгомания и киномания были важной составной частью обыденной жизни, социокультурной потребностью тех, кому в 1950–1960-е годы довелось быть в подростковом и юношеском возрасте. В отличие от городской молодежи, выбор культурных благ в сельской местности был крайне ограниченным. Но жажда приобщения к культуре, мудро внедряемая не столько учебными программами, сколько стратегией и практиками воспитательной работы, была чрезвычайно велика, порой ненасытна. Один и тот же фильм в сельском кинотеатре или в районном центре шел целую неделю. И надо было ухитряться, всеми силами выпрашивать у родителей лишние 20 копеек, чтобы просмотреть один и тот же фильм по нескольку раз. Велико было искушение каждый раз, особенно при повторных демонстрациях фильма, попасть на сеанс зайцем, незаметно прошмыгнуть мимо порой не очень строгой контролерши.

В Каргапольской средней школе под руководством ее директора (времени моих школьных лет) – мудрой и талантливой Ульяны Илларионовны Постоваловой – был создан дружный коллектив учителей, преданных своему делу и своей профессии [Постовалова 1995]. Вплоть до конца 1950-х гг. школа настраивала своих питомцев не только на сельскохозяйственное производство, но и завораживающе влекла в городскую сферу культуры, науки, общественной деятельности. В этой необычной для сельской местности стратегии воспитательной работы коллективу школьных учителей и их методическим приемам помогали, в частности, фигуры выдающихся деятелей отечественной культуры и науки, воплощенные на экране неподражаемым Николаем Черкасовым, в том числе в роли М. Горького в фильме «Ленин в 1918 году», академика Ивана Павлова в одноименном фильме, Александра Попова в фильме «Александр Попов», Стасова в фильме «Мусоргский».

Любому сельскому школьнику казалось утопией учиться в МГУ, стать писателем, капитаном дальнего плавания, первооткрывателем неизвестного племени в тропической Африке или в горах Южной Америки. Однако утопия, взращенная могучей литературой и завораживающим кинематографом, была креативна. Она увлекала за собой и призывала не избегать попыток. Проблема приобщения к утопии была составной частью повседневной жизни, увы, весьма далекой от утопии. Тем не менее история, в отличие от литературы, показывала, что совокупно опыт формирования гражданского самосознания как уважительного отношения к своей стране, к своему Отечеству рождался у сельских школьников на лоне родной природы, в кругу соотечественников в атмосфере товарищества и духовности.

Не зря сказал мудрец: «Народы рождаются в деревнях, а умирают в городах».

Следуя логике семиотических исследований Ю. М. Лотмана и Н. Н. Зарубиной, Дом, как домашний очаг, наделяется смыслом не только безопасности, защищенности и даже культуры и проявляет функции концепта-антипода страха, хаоса и варварства, в то время как оппозиция Дому (домашнему очагу) выражается Дорогой (странствием) как метафорой духовных исканий и духовного возрождения, противопоставляемого рутине повседневного быта [Лотман 1992: 457; Зарубина 2011:53–54].

У Н. В. Гоголя метафора Дороги логично сливается с образом России, мчащейся подобно необгонимой тройке.

Не так ли ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади. Остановился пораженный Божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? Что значит это наводящее ужас движение? И что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях? Эх, кони, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ухо горит во всякой вашей жилке? Заслышали с вышины знакомую песню, дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится вся вдохновенная Богом!.. Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства [Гоголь 1994,5:225–226].

Каргапольская средняя школа, как видно из опыта и стратегии ее воспитательной работы, вдохновенно осуществляемой коллективом талантливых учителей, в 1950-е годы играла роль посредника, перекидывая мост между малоподвижным повседневным бытом, генерируемым домашним очагом, и динамичным внешним миром. Школа настраивала своих питомцев на дорогу в широком и узком смысле, на странствия, на горизонтальную мобильность и вертикальную карьеру [Постовалова 1995].

Следуя классическим традициям русской литературы, Курганский поэт Геннадий Артамонов представил школьный порог в образе «дальней дороги» как послешкольной жизни.