Израиль Данилов - Воспоминания века

Была постоянная прислуга, как потом стали говорить «домработница», молодая женщина Ганка и, наверное, с 1918 года в семью на 5—6 лет вошла также молодая и очень симпатичная и приятная Мария Ивановна – няня. Мне и сейчас жаль, что из-за бомбежки дома на Брюсовском переулке (Москва, 1941 год), вместе со многими вещами погибли и ряд фотографий. На одной из них, и сейчас представляю себе этот снимок, на пне огромного дерева была сфотографирована полусидя Мария Ивановна. Лену и меня она любила, и мы отвечали ей тем же. Но скажу сразу, что в ее обязанности не входило обучение нас различным предметам – чтению, арифметике, рассказывание сказок, игры и т. п. Не задолго до переезда в Москву, Лена начала заниматься с учителем из местной школы. Он приходил домой несколько раз в неделю и после уроков с Леной, оставался у нас на обед. Я же совершенно не помню, чтобы кто-то учил меня читать и писать, частных уроков так же не было. По-моему, папа и мама никогда мне не читали вслух, не рассказывали сказок, не учили стихам, не играли в детские игры. Разве что летом мы с Марией Ивановной ходили на речку купаться. Наверное, по воскресеньям с нами был и папа, и удивлял всех нас, как здорово он мог плавать саженками. А я почему-то так и не научился плавать хоть бы на «3», а ведь речка была рядом.

Да, так вот для меня полная загадка – когда и с чьей помощью я научился читать, а позднее и писать. Валя, например, и сейчас вспоминает о сказках, что читала ей мама, о стихах Плещеева, Майкова, Пушкина, которые совсем маленькая учила вместе с мамой и которые помнит до сих пор.

А что я помню о своих первых книгах?

У нас дома был детский стул, который мог раскладываться и превращаться в низкий стульчик с маленьким столиком впереди или складываться и становиться уже высотой, пожалуй, немного выше обычного стула. По-моему, без заметных изменений такие стульчики были и у наших детей и внуков.

Так вот, я отлично помню, как я очень удобно (значит я еще меленький) сижу на собранном высоком стуле, а на столике перед собой держу книжку и читаю. Читаю, но не вслух, без всякого принуждения или напоминания со стороны взрослых. Мне это интересно. И память сохранила самые первые и любимые книги, которые я помногу раз перечитывал. Самая первая – небольшая книжка с крупным шрифтом и черно-белыми картинками, рассказы о животных для детей. Тогда я узнал, что есть волки, медведи, тигры и львы, обезьяны. (Лет 10—15 тому назад в одном из домов отдыха, где мы были с Валей, в каком-то библиотечном литературном журнале, мне попались воспоминания Нагибина о детстве и там он тоже рассказывает об этой книге). Вторая книга была особенно любимой. Большая, толстая книга с картинками. Начало такое – двое детей 10—12 лет братья Франц и Ганс со своим воспитателем, ученым-натуралистом и охотником Рудольфом, на яхте своего богатого папаши из Германии отправляются к берегам Африки. Там дети и Рудольф, вооруженные ружьями, сходят на берег, а яхта с командой и капитаном следует в условленный порт за несколько сот миль. Путешествие пешком через тропические леса, опасности от встреч с дикарями, дикими зверями и т. п., это было необыкновенно интересно. Книга называлась «Корабль натуралистов». Больше никогда нигде я уже не видел эту книгу. А из всей книги я помню и теперь, только одно событие. Путники идут лесом и вдруг мимо них начинают мчаться антилопы, по деревьям прыгают обезьяны, пробегает, чуть не задавив их, стадо слонов. Словом, паника в животном мире. Оказывается, идет переселение огромной армии термитов, которая поедает на своем пути и растения и все живое. Спастись людям удалось лишь чудом.

Наверное, любовь к чтению сыграла большую роль и дальше. Позволила стать, как мне кажется, достаточно культурным человеком, не опуститься до простого рабочего парня, думающего больше о пиве или водке, или игре в карты и домино, позволило получить хорошее образование, хотя жизненные условия в 30-е – 40-е годы были очень сложные и тяжелые, и всякое могло произойти.

Будучи еще в Сураже, значит до 8 лет, я прочитал «Тома Сойера», «Робинзона Крузо», рассказы Гоголя, такие как «Страшная месть», «Вий», «Майская ночь или утопленница», некоторые поэмы Пушкина, стихи Чуковского и многие другие книги. Но твердо знаю, что никто меня не заставлял читать, не руководил выбором писателей и произведений. Вот сказки, почему-то, прошли совершенно мимо меня, почему? То ли их не было в доме? Со сказками я познакомился, уже читая их для своих девочек и особенно для внучек.

Когда мне было лет 6 или 7, взрослые, предложили нам, детям, устроить маленький праздник. Кто с чем выступал – все забыл, а вот свое выступление помню. Я учил наизусть полностью всего «Крокодила», наверное, это было долго и нудно, но прочитал без запинки от начала «Жил да был Крокодил, он по улицам ходил…» и до конца, до «бедной Лялечки». После наших выступлений, дядя Давид подарил нам несколько живых кроликов и клетку.

Были ли у нас какие-то праздники, например, дни рождения, Новый год или Рождество, новые революционные праздники – не могу сказать, не помню. Скорее всего, что кроме Нового года, ничего не отмечалось, хотя как-то маловероятно, что не отмечали дни рождения. А ведь если бы их отмечали, то, наверняка, отложились бы в памяти какие-то подарки, но ничего такого я не помню.

То, что Новый год у нас встречали, я могу предположить по двум запомнившимся обстоятельствам.

Во-первых, мама, Ганна и я на телеге отправляемся по деревням (я очень любил такие поездки), и мама покупает там несколько живых гусей. Дома их откармливают, как следует, но потом на дворе их больше не видно. Наверняка, гуси шли как блюдо на Новый год (Рождество и у нас, и в стране не справлялось, а елки в доме, пока я жил с родителями в Сураже и в Москве, никогда не было).

И, во-вторых, в доме у нас появляется откуда-то мороженое. В маленький бочонок наливалось что-то жидкое, молочное, этот бочонок был вставлен в больший, между стенками закладывался лед и нам, детям, разрешали крутить торчащую вертикально ручку. Происходило охлаждение и взбивание молочно-сливочной массы, и постепенно получалось мороженое.

Что все это, но очень редко, было, я помню, а вот вкуса самого мороженого почему-то не запомнилось.

Но если уж говорить о том, что мы ели дома, то обычно утром, иногда в постели, нам с Леной, мама или Мария Ивановна, приносили по чашечке вкуснейшего какао, а Лене, почему-то, еще давали кусочек шпика. Кофе в доме не было, но для взрослых сушили в русской печи желуди, размельченные, они заменяли кофе. Масло, творог, молоко, мясо, овощи и прочее все это было в достатке. Особенно «пировали» мы с Леной, когда рождались от наших коров телята. Их не выращивали, а еще маленькими закалывали и в больших противнях запекали кусками. Мы могли есть телятину, сколько хотелось и сколько в нас влезало. Еще мама часто раскатывала тесто, круглым стаканом нарезала кружочки, посыпала маком и пекла печенье. Конечно, были еще всякие разности, но совершенно незабываемы были «картофлянки» – оладьи из тертой картошки с мукой, яйцом и содой. Это было наше самое любимое блюдо, а чтобы съесть больше, мы под конец запивали все холодной водой. Когда-то мама мне сказала, что мы с Леной поссорились из-за оладий, и я будто бы ударил Лену вилкой. Может быть, так и было?

Читать дальше