Израиль Данилов - Воспоминания века

Последний куплет звучал примерно так:

Много пели мы и о каком-то защитнике бедняков атамане Чуркине, но, кроме последнего куплета, ничего больше не помню, хотя песня была трогательная и длинная:

Сейчас, когда так много и молодых, и старых людей обращаются к Богу, к старым традициям и обрядам, я абсолютно не готов к тому, чтобы верить в приметы, загробную жизнь, гадания и т. п. Не верю и в существование некоей высшей силы или в Бога. Уж так повелось у нас в доме, до самых последних лет жизни родителей. По-моему, покойная Лена в этом отношении полностью походила на меня. Правда, когда я был достаточно маленьким, ну около 5-ти лет, Мария Ивановна пыталась меня учить молиться вечером перед сном. Я становился в своей кроватке, в ночной рубашке на коленки, как-то складывал руки и говорил что-то о здоровье для мамы, папы, Лены, родных и мог обращаться к Богу со своими пожеланиями. Например, так: «Пошли мне Боже…» А что мне было желать? Вроде все уже было и так, а не хватало одного – вожжей, как у кучера Ивана, чтобы играть в лошадки по настоящему, а не с веревочкой. Какое-то время утром я просыпался с надеждой, что обнаружу на кровати вожделенные вожжи, а их все не было и не было. И я перестал молиться, а Мария Ивановна перестала заставлять меня молиться, может, родители ей что-нибудь сказали, но эти слабые попытки религиозного воспитания больше не повторялись.

Оглядываясь на прошлые годы в Сураже, я задаю себе вопрос, который остается и теперь без ясного ответа. Почему мы с Леной, живя в такой близости с природой – река, луг, сад, парк, огород и домашняя живность, так были, в тоже время, далеки от всего этого. Рыбу не ловили, плавать не умели, грибы и ягоды в лесу не собирали, цветы не выращивали, своих грядочек не имели. Даже кошки в доме не было. Одно время кто-то подарил нам маленького хорошенького фокстерьера Тобика, и то он быстро куда-то исчез (мы о нем очень горевали). Получилось, что живем как в деревне, а по духу и образу жизни истинные горожане.

Суражский период жизни подходит к концу. Но еще несколько эпизодов того времени, не обязательно в соответствии с хронологией, я напишу.

Крайне редко, для меня и Тамары как огромный праздник, отец Тамары Юлий Григорьевич доставал из шкафа маленький паровоз, несколько вагончиков, собирал рельсы. В топку паровоза клались палочки, щепки и поджигались, а в котел заливалась вода, и пар приводил в движение состав. Для нас это было чудом и праздником.

В городе исчезла соль. Дядю Давида с группой рабочих фабрика направляет в Крым за солью для работников фабрики. Дяди не было две или три недели, все мы в беспокойстве спрашивали у взрослых, где же дядя. Наконец, вместе с вагоном соли все благополучно возвратились.

На главной улице городка, примерно в полукилометре от церкви, находилось большое нежилое здание местного Совета депутатов – народный дом или как все его называют Нардом. Власти устраивают лотерею с платными билетами и большим количеством каких-то выигрышей. А главный выигрыш – очаровательный жеребенок. Нам с Леной купили много билетов, мы даже что-то выиграли. Но главный приз не получили. Недовольные ушли домой. Уже в Москве дядя Давид, член комиссии по проведению лотереи, сказал, что билета, на который можно было выиграть жеребенка, и не было! Это была приманка, но с благородной целью собрать больше денег, которые потом были переданы в фонд помощи голодающему населению.

Около Нардома, рядом на поперечной улице было расположено здание бывшей гимназии, теперь городской школы. На большом дворе дети могли попробовать свои силы на так называемых «гигантских шагах». Если кто не знает, что это такое, так это некоторое подобие карусели, надо было одну ногу продеть в петлю каната, прикрепленного к столбу. Столб вращается, если начать бежать на некотором расстоянии от него. После хорошего разгона, бежавший подпрыгивал кверху, повисал на канате и совершал плавный полет-прыжок. Я просил, чтобы мне дали попробовать прокатиться на этих шагах, но безуспешно, не позволяли. Так «гигантские шаги» остались навсегда только мечтой.

Мама мне когда-то говорила, что одно из моих самых первых слов в детстве было «блебабо», что означало, что я прошу кусочек селедки.

С кем-то бегаем по фабричному парку. В ельнике густом и колючем на берегу реки залезаем под маленькие елочки и находим 5—6 грибов. Оказывается, это боровики, суражское название белых. Единственный случай сбора грибов, и то случайный.

Мы с Леной приходим в конюшню, и нам говорят, что вот та маленькая лошадка наша. Будем ли мы сами ее запрягать и ездить в коляске или верхом, сейчас сказать не могу, но помню, что такому царскому подарку мы были безумно рады. Через некоторое время папа говорит нам, что лошадки больше нет, она заболела самой опасной болезнью – сапом.

Каждое воскресенье, в случае хорошей летней погоды, в фабричном парке на сцене бывают танцы, и играет духовой оркестр. Мы с Леной уже в постели, но окна раскрыты, музыка хорошо слышна, под нее хорошо засыпается. Наверное, поэтому на всю жизнь полюбил духовые оркестры.

Может быть, в последнее суражское лето 1922 года впервые привозят кинофильм о Спартаке. Лена с родителями уходят, меня оставляют под чьим-то присмотром дома. Я лежу в кроватке и от обиды долго не засыпаю и плачу.

Первый раз попадаю в кино только в Москве. Недалеко от нас на углу Б. Никитской небольшой кинотеатр «Унион». С папой или с дядей Давидом я смотрю американский фильм с Гарри Пилем (потом узнал, что это знаменитый актер) «Всадник без головы». Это, наверное, уже весна 1923 года, к тому времени эту книгу я уже прочел. Оказалось, что только название соответствует знаменитому роману Майна Рида. Какие-то таинственные действия и приключения происходят в цирке. Все равно впечатление и удовольствие огромное, хотя содержание фильма в целом в полном тумане.

Сураж весьма еврейский городок по количеству жителей евреев. Кажется, где-то была помимо церкви и синагога.

Воспоминание, связанное с Ласей Роднянским. Мы сидим на широком подоконнике в его доме, окно выходит на базарную площадь. Нам купили стакан семечек. Сначала мы долго делим семечки на две равные части, не только по количеству, но и по качеству и даже внешнему виду. Это нудное занятие, тем не менее, нам нравится и не тяготит нас. Потом щелкаем семечки, шелуху выбрасываем на улицу, но так, чтобы не попасть в прохожих. Лася разучил песню, научил и меня, и вот мы поем «Белеет парус одинокий в тумане моря голубом». Потом начинаем несколько раз скандировать на всю жизнь запомнившийся перл: