Игорь Галкин - Воспоминания. о светлом и печальном, веселом и грустном, просто о жизни

– Попировал я и решил домой воротиться. С горы-то смотрю на деревню: думал, пока я пировал, мужики хоть крыши на домах-то переберут. А то ведь срам один. Нет, смотрю, не починили. Худы крыши. И говорю себе: я еще пойду, попирую, может изменится что-нибудь в Чистом Туймине.

Если удастся продлить это родовое повествование, мы можем рассудить, осталось ли что от характера и привычек Федора Высотина в последующих поколениях. Так же как и от второго прадеда – Капитона Рудакова.

А теперь, чтобы не прерывалась связь времен, продолжим рассказ о преемниках Федора Высотина.

Его сын Степан Федорович Высотин, вопреки колючему и хитроватому отцу, был, по свидетельству мамы и трех ее братьев Григория, Андрея и Аркадия, человеком мягким, незлобивым, спокойным и уравновешенным. И, судя по всему, не очень приспособленным к нелегкой крестьянской жизни тех лет, когда хоть в общине, хоть на отрубах практически все зависело от физической силы, от ручного труда, а значит, от количества работающих. А северная земля, приполярная природа и климат неблагодарны. Тем более в условиях натурального хозяйствования. И ранее там трудно выживали поморы и охотники, а землепашцам без лесного и морского промысла была просто беда.

Наши предки, по нынешнему административному делению, жили в Вельском районе, который был в южной части Архангельской губернии – в непосредственной близости к нынешней Вологодской области где-то на широте Великого Устюга. В советское время административные деления переиначивались, и наш дядя Гриша больше называл пространство от Белого моря до вологодской границы не губернией, а Северным краем. И работал он в комитете комсомола Северного края.

Лесов и болот там, верно, много. Хороших почв – мало. Еще в двадцатые годы там частично использовалось подсечное земледелие, когда расчищалась от леса поляна, засеивалась сначала льном, потом два-три года почва родила другие культуры и истощалась, забрасывалась на произвол природы. Что такое – спилить вручную деревья, выкорчевать их без техники, взрыхлить сохой – это тяжелейший труд. Труд, результаты которого исчезают уже через три года.

Степан Федорович надорвался и умер, оставив пятеро детей – старшему сыну – Ивану было 14 лет. Через два года и он от непосильного труда умер. И осталась в нищете семья из пяти человек. Бабушка Евфросинья Гавриловна пережила мужа лет на пятнадцать и успела понянчиться с моими братьями Валей и Борей (первый родился в 1930-м году, второй в 1931-м). Мама отзывалась о ней с большой нежностью и сочувствием. Наша мама – Вера Степановна Галкина (в девичестве Высотина) родилась в 1905 году, дядя Григорий Степанович Высотин 1908 года рождения и через каждые два года появлялись Андрей Степанович и Аркадий Степанович Высотины.

Когда мама и папа рассуждали, бывало, о прошлой жизни, то мама ее ругала, расстраивалась уже от самого упоминания о единоличном хозяйствовании. Папа, наоборот, защищал прошлое, потому что его семья жила получше – отец его Павел Маркович Галкин был практичным и работящим, страшно любил лошадей, держал по несколько коров, другой скот. Семья его, естественно, много работала, как и все, но не голодала. Поэтому Павел Маркович одним из последних вступил в организованный в Филимоновке колхоз, да и то после того, как единоличникам создали невыносимые налоговые условия.

Мама же видела в советской власти избавление от нищеты. Общинная система не позволяла умереть с голоду, но не более. А братья мамы оказались восприимчивы к тому, что нарождалось и навязывалось северной деревне, как, впрочем, и на других широтах великой России.

Дядя Гриша в свои семнадцать лет вступил в комсомол, потом стал ответственным секретарем волостного комитета ВЛКСМ с хорошим окладом. Закончил лесные курсы, которые, видимо, давали какие-то знания по технологии рубки, вывозки и сплава леса, а также по разделке древесины. Не могли же в те годы учить посадке северного леса. Государству север давал только древесину в основном на экспорт. Через некоторое время Григорий вошел в уездный комитет. В начале 30-х годов работал в Котласском райкоме, отличился на сплаве леса по притокам Северной Двины и был замечен Северным крайкомом ВЛКСМ, куда и переведен был в качестве инструктора. Поработал даже сотрудником краевой молодежной газеты «Северный комсомолец». Но тут началась чистка политических рядов в связи с покушением на Кирова и наш Григорий Степанович оказался весной 1935 года в первых же списках подследственных.

Высотин Григорий Степанович

Пока он шел по политической лестнице, то был уверен в себе, хорошо одевался, купил в Филимоновке дом на всякий случай (единственный дом в деревне с винтовой лестницей прямо из нижней комнаты в мезонин). Привозил в деревню сундуки книг – в основном труды Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, теоретиков социализма. Наша семья их бережно хранила и только в годы войны, когда не было сухих дров, то на растопку печей и на цигарки самосада пошли и классические труды. Ни чью душу они не согрели, зато помогали держать в тепле голодные и тщедушные наши тела.

Прошел Григорий Степанович следственные изоляторы (они отняли у него два года до суда), тюрьмы, воркутинские лагеря, поселенческие поселки, которые быстро возникали в лесах и также быстро пустели, оставляя остовы бараков и могилы. В свой деревенский дом Григорий Степанович вернулся через 18 лет – после смерти Сталина. Вернулся уже с семьей, которой обзавелся на поселении.

Со временем я расскажу, возможно, о лагерных приключениях дяди Гриши, а сейчас упомяну о трех обвинениях, предъявлявшихся ему после ареста. Поскольку он был молод и красив, то, естественно, общался с архангельскими девушками. А жил он какое-то время в гостинице, под названием, если я не ошибаюсь, «Север». По словам дяди Гриши, к нему в номер время от времени заходила, пряча лицо в воротник богатой шубы, дочь одного из местных начальников. Вторую такую шубу имела дочь норвежского консула в Архангельске. И вот дяде Грише впаяли обвинение в связях с норвежской разведкой. Другое обвинение – троцкизм – предъявлялось ему потому, что он общался с признавшимися троцкистами. Третье – в защите кулаков. Последнее обвинение основывалось на том, что он, как один из молодежных организаторов лесосплава по притокам Северной Двины, слал в руководящие архангельские органы письма и телеграммы с просьбой улучшить обеспечение сплавщиков резиновыми сапогами, одеждой и питанием. Его обвиняли в пособничестве кулакам, потому что среди сплавщиков было много ребят из раскулаченных семей.