Галина Сафонова-Пирус - Игры с минувшим

Неужели вот так – всю жизнь?

Из «Сиддхартхи» Герман Гессе:

«-Ты похожа на меня, Камала. У тебя, как и у меня, внутри имеется тихое убежище, куда ты можешь уйти в любой час и чувствовать себя дома. А большинство людей похожи на листья: они носятся в воздухе, кружатся, но, в конце концов, все равно падают на землю; другие же – и их немного – словно звезды: они движутся по определенному пути, и никакой ветер не заставит их свернуть с него, потому что в самих себе несут свой закон и свой путь».

Так кто же я? Кружащийся и падающий листок или звездочка, которая «движется по определенному пути»?

Нет, не знаю.

Но через годы пойму: да, только и чувствую себя «дома», в том самом «тихом убежище», о котором пишет Гессе, когда остаюсь наедине с собой.

В семьдесят втором закончу первые главы своего повествования и два года ничего не буду писать, – родится сын, мама сломает ногу и надо будет каждую неделю ездить в Карачев, – не до дневников будет, – но с семьдесят третьего снова открою их, и уже стану делать записи регулярно, не предполагая, что станут они для меня не только «тихим убежищем», но и чем-то вроде бездонного колодца, в который вглядываюсь и до сих пор.

1955-й.

Вчера, в клубе, на танцах.

Он не отходит от меня весь вечер, а если и отойдет, то наблюдает издали. Конечно, меня это радует, но убегаю к себе в библиотеку и быстро одеваюсь, не понимая: зачем это делаю? На улицу!

Но догоняет.

И в этот вечер всё чудесно! И молодой месяц, и чуть слышное поскрипывание льда под ногами, и даже кот, который встретил возле дома.

Из молодых офицеров, присланных осенью в воинскую часть, где я работала в клубной библиотеке, мне особенно никто не нравился. Правда, Эрик, – красивый, немногословный, подтянутый, всегда застегнутый на все пуговицы, – казался симпатичнее других, но в то же время и отталкивал этой своей закрытостью.

Полный антипод Эрику Витька Рябушкин, – некрасивый, высокий, сутуловатый, всегда расстегнутый и даже с офицерской фуражкой набекрень, – тоже не вызывал симпатий и когда видела его, возникало желание что-то подтянуть, подкрутить в этом разлаженном «механизме», чтобы шагал уверенней и не так уж нелепо висели на нём шинель или китель.

Еще был Олег, – некрасивый, «громоздкий», более всех уверенный в себе и даже нагловатый, но не делавший попытки приударить за мной.

Зато Вася Яхимович, – кругленький, темноволосый, краснощекий и веселый крепыш, – с первого же дня знакомства стал настигать меня и уже через месяц сделал предложение.

Но в феврале пятьдесят шестого прислали еще одного… Да нет, Юрка не был красив, – высок, сутуловат, над высоким покатым и напряженным лбом негустые, светлые волосы, «безвольный» подбородок под большими яркими губами, – но когда он смотрел на меня, то из его голубых глаз, очерченных темными длинными ресницами, струился завораживающий свет.

За стеной моей библиотеки, в зале, играет радиола. Остаться на танцы? Ведь так хочется увидеть его! Но мне еще надо работать. Не отрываю глаз от двери, – а, может, войдет?

И пришел! И даже пригласил в кино. Но как идти? Еще не кончен рабочий день.

Ушел. Наверное, с той… с Раей Шубиной! Не могу писать, дрожат руки. Неужели люблю его и могу ревновать? Нет, это не так!

И уже – на танцах. Неужели не придёт?

Пришел! Но не «замечаю» его, болтаю с Алёной, но краем глаза вижу: через весь зал идет к нам! Подошёл, взял за руку. Какие у него глаза!.. Я тону в них, я побеждена.

Так начиналось моё второе в жизни стихотворение. А писать их буду только в пору ервой влюблённости. Наверное, у многих струны поэзии, начинающие звучать в юности, с годами стихают, – не зря же из-за этого столько поэтов уходили из жизни молодыми.

Вот уже четвертый день не вижу его в библиотеке. Неужели не приходит из-за того, что плохо расстались в последний раз? Не хотел, чтобы уходила, не подавал руки, а я повернулась и ушла. Догнал, взял за плечи:

– Учти, у меня есть самолюбие, – опустил руки, добавил: – А теперь иди.

Все эти дни только о нём и думаю.

Наконец-то пришёл! Покраснела, растерялась, а он молча посидел минуты две и вышел.

Но на танцах… Ни за что не подошла бы к нему, но подошел он. Как же была благодарна!

Договорились, что уйдем через час. И подошёл:

– Ну что, пошли?

Предложила:

– Еще вальс… с тобой.

Но отказался. Повернулся и направился к раздевалке.

Глупый, нехороший Юрка! Да разве ж я хотела тебя огорчить? Пусть таким неловким и угловатым бываешь в танце, но как же хорошо видеть твои глаза близко-близко, чувствовать твою «нежную» ручку, ошибаться вместе с тобой!

Не приходишь.

Ну, приди хотя бы на минутку!

А, впрочем, на минутку не надо, мне этого будет очень мало.

Был вчера на танцах, но не подошел, а часов в одиннадцать оделся и ушел. За что издевается надо мной? Ведь так хочется поговорить, посидеть рядом в кино или просто побыть вдвоем!

Он добрый, умный, но слишком самолюбивый.

Постоянно думать о нём, просыпаться с надеждой увидеть, а потом целый день прислушиваться к шагам и гадать: не он ли? А когда вижу издали, появляется щемящая боль в груди. Почему? Сколько мучающих и неразгаданных «почему»!

Всё это слишком выматывает душу.

Вчера возле клуба играли в волейбол. Был и Юрка. Я смеялась, старалась острить, быть красивой, но что делалось в моей душе!

Уверена: любит меня! Вижу по одному взгляду его дорогих, любимых глаз.