Галина Сафонова-Пирус - Игры с минувшим

СОН:

Сидим с Юркой в какой-то чужой комнате за круглым небольшим столиком… нет, не понимаю, почему мы здесь, но знаю: он тут – из-за меня. И сидим долго, молча, он что-то пишет, и я не вижу его глаз, но очень хочу видеть!.. спросить о чем-то? И вот уже смотрит на меня… потом вдруг наклоняется, берет руки, подносит к губам, быстро-быстро целует… И я счастлива!

Любить – это страдать.

Но когда любишь, мир становится иным, – всё озаряется удивительным светом, люди кажутся добрее и перестаешь замечать плохое, уродливое.

Пусть он не любит, пусть не приходит, не обращает на меня внимания, но я-то люблю!

Хожу с забинтованной рукой, – лезвием нацарапала его имя. Глупо?

Из дальних уголков памяти проявляю: я, шестилетняя девочка, подолгу смотрю из окна на улицу, где у дороги играют в монеты ребята, – им лет по шестнадцать – и среди них ОН, тот, с которого не свожу глаз. В него влюблена и моя подруга, которая уже – во втором классе, и вот под мою диктовку она и напишет ЕМУ записку (даже имя его помню!): «Стасик, приходи в овраг сегодня вечером. Мы тебя конфетами угостим.

Похожее было и в школе, в первом классе: он, красивый мальчик с темными волосами, сидит впереди меня и я, часто не в силах оторвать от него глаз, не слышу того, о чем говорит учительница. Однажды она закричала на меня из-за этого, а он вдруг оглянулся и показал мне язык. Как же было стыдно, больно! И всё, – сразу разлюбила.

А позже, в шестом классе, красивый двоечник Сережка Лашин с последней парты… Помню такое: перемена, почти пустой класс, я стою у парты, но вдруг входит он! Идет в мою сторону… и я сажусь, – ноги подкашиваются.

Он пришел! Отдала ему свой дневник.

Какие сделает выводы?

(Его ответ):

«Галчонок! С первых строк начинаю не соглашаться с тобой. Ты пишешь, что пригласил тебя в кино мимолетно. Я не помню такого. Вполне возможно, что сделала такой вывод, находясь во власти чувства, которое называется ревностью. А, может, эта буря разыгралась в тебе и потому, что не знала о чувствах, которые питаю к тебе.

Не согласен и с тем, что ты называешь меня слишком самолюбивым. Ведь каждый человек должен защищать свое «я», иначе им будут пользоваться, как тряпкой. Ты хочешь, чтобы так поступали с тобой? Нет. А, значит, и у тебя оно есть.

«Не выставляй своё я»! Мог ли я так сказать? Нет, не мог. Ты ошибаешься, Галчонок!..»

Если для меня уже с четырнадцати лет игра со словом увлекала, то для Юрки написать письмо матери было проблематично, а уж ответить мне!.. Помню, как вошел в мою маленькую комнату, вынул из бокового кармана свернутую тетрадь с моими записями и сказал: «Галчонок, прости, не могу писать. Лучше всё скажу. Не обижайся, моя хорошая».

Почему Юрка так дорог мне? Иногда даже страшно, – чувствую какую-то ответственность за него.

Долго сидела и думала: что же написать на своей фотографии, которую просил подарить?

И вот… пишу в дневник:

Юрка, дорогой! Любое слово кажется мне таким тусклым для передачи того, что чувствую! Знаешь, после каждого твоего поцелуя во мне вспыхивают какие-то новые ощущения, отчего кажешься ты мне волшебником, обладающим магической силой. И сила эта, отпуская мое бедное сердечко только на секунду, вновь зажигает неведомым чувством. А глаза! Боже, какими бывают твои глаза в мгновения вспыхнувшей любви! Но именно в такие минуты болью сжимается сердце от невозможности продлить неземные мгновенья, об утрате которых и слезы выступают.

Почему любовь и встреча с прекрасным приносят не только радость, но и грусть? Может, потому, что и то, и другое слишком хрупко, мимолетно, беззащитно, и мы с первого мгновения, не сознавая этого, начинаем прощаться?

Юрка, вчера сказала тебе лишнее, прости! Прости и не верь тому, что становишься чужим, но в те минуты, когда любовь к тебе вспыхивает особенно сильно, вдруг вижу ту сцену с Лорой. Скажи, как мне забыть её? Ведь это может нас разлучить!

Тогда в Карачев снова приехала подруга детства Лариска, – «мой дорогой Чижик». Как раз был какой-то праздник и Юрка принес к нам продукты, – в воинской части офицерам давали хорошие пайки, – и попросил маму приготовить их, чтобы я, мои подруги и его друзья могли хорошо повеселиться, и вот тогда-то… Среди общего веселья нечаянно увидела, как Лариска обнимает Юрку. Может, то была только её инициатива? Правды я так и не узнала, да и не пыталась узнать, но с тех пор…

Многое, очень многое, Юрка, пережила я, передумала за это время и ты, наверное, заметил, что стала гораздо сдержаннее. А всему причина – ты. Ты первый, кому я поверила, кого полюбила, и ты первый, кто обманул мои чувства. И свет во мне погас. Вспыхнет ли снова?

Не знаю.

Нет, так ярко влюблённость во мне больше не вспыхивала. И «костер» её продолжал тогда гореть, но… Да нет, пробовала, пробовала подбрасывать в него «хворост», пробовала и гасить, но тогда же поняла: с костром так можно, но не с любовью. Она должна сама…

И любовь моя постепенно таяла, растворялась. Да еще появилась и новые заботы, – поступила заочно в библиотечный институт, надо было писать контрольные работы, ездить на сессии, – и от постоянной усталости уходили простые радости жизни.

Пожить бы на необитаемом острове, послушать музыку, почитать, но…

Но получила вызов на сессию. Двенадцать контрольных работ уже отослала. Зачтены. Теперь за месяц надо будет сдать тринадцать экзаменов и зачетов, так что…

Держись, Галочка!

Институт открыл мне много интересного, хотя и нудные контрольные работы приходилось делать, – по политэкономии социализма, по методике работы в библиотеке, – но зато на сессии случались «неожиданные знакомства» с книгами институтской библиотеки. Правда, времени для их чтения почти не было, – зачастую даже некогда было сбегать в столовую и приходилось «сидеть» на одних батонах с чаем, – но всё же, помню: каким чудным открытием было знакомство с пародиями философа Владимира Соловьева на поэтов символистов!

Дальше забыла, и поэтому беру с полки томик.

И снова то, что еще помню: