Е. Черносвитов - …в этом мире несчастливы… книга первая

…Сколько я так простояла под гипнозом нескончаемых потоков воды – не знаю! Фары пробивали метра два вперед. А, может быть, все двадцать! Ведь под водой теряешь ощущение расстояния. Дорога была свободная. И я решила медленно двигаться: пусть 20 км. в час, но двигаться! Если быть раздавленной какой-нибудь фурой, то все равно раздавят: стоишь ты, или движешься. По центру дороги, или по краешку. Я выбрала центр. И, таким, как говорят, у нас в «деревне», макаром, проехала минут пятнадцать без приключений. И тут вдруг увидела, что моя, хорошо асфальтированная, но чрезвычайно опасная дорога, справа имеет разветвление: прямо в лес ведет узкая, явно неасфальтная, но еще не размытая дорога. «Да, это лучшее, что мне в такой ситуации нужно!» – радостно подумала я, как человек, который минуту назад был на волоске от смерти (раздавленный фурой), и вдруг – спасение! Удивительно, но два метра точно на моем пути я не видела поваленных деревьев, вырванных с корнем. Я благополучно проехала километра два, не меньше, как началось… ралли по пересеченной местности! Бурелом! Я остановилась и стала оглядываться… Я, до этого случая думала, что чудес не бывает. Ну, если только в кино. И когда натыкалась на такой фильм (бывает всякое, ведь, настроение, и такое, что смотришь американский фильм катастроф!) с Happy end, то непременно вспоминала Софокла с его выдумкой – Deus ex machina! Нет, теперь я другого мнения: фары прямо передо мной через поваленные, выкорчеванные деревья, вырвали… домики! Вернее, деревню… И в этот момент водопад иссяк! Несколько капель еще ползли по моему лобовому стеклу – и все от кошмара!

Я, конечно, могла спокойно переночевать в машине – в ней я в полной безопасности! Раз пережила смерч и водопад с неба, чего мне, выбравшей давно bucido, бояться? Волков? Оборотней? Да, как любит говорить моя бабушка, народная артистка РСФСР, черта лысого? Да, пусть! Кого угодно встречу! Но, оставаться в уюте и комфорте среди бурелома как-то нелогично. Вот в деревню сходить… ночью: самое то! Обута я была, как мой внедорожник. И куртка, подходящая нашлась – июнь июнем, а после такого холодного «душа» в том, в чем я сидела за рулем и собиралась предстать «У Тиффони», было дискомфортно. Вооружилась (конечно же, не только фонарем) и… двинулась. И тут miracle! Через пять метров дорога в деревню была свободна! Я вернулась к своему внедорожнику, и нажав кнопку зажигания, сказала: «Покажи, Infiniti, стоишь ли ты того, как о тебе говорит реклама! Как бульдозером, я сгребала наваленные деревья, и через полчаса вырвалась на свободную (и не размытую), граверную дорогу. Могли в СССР строить из обыкновенного гравия вечные дороги!..

…Домов десять-пятнадцать, не больше. Но, вот есть ли жилые дома? Смерч пролетел мимо деревни. Да и ливень, кажысь, захватил ее краем. Фары шарят по окнам деревянных развалюх… И, вновь, чудо: в одном окне я увидела тусклый, но явно, живой, свет! Нет, не свет лампочки Ильича, а скорей всего, лампады. То бишь, керосиновой лампы… И направила свой «танк» прямо к этому, живому, дому! Я ошиблась, когда вышла из машины. В окне были блики света, отраженного в стекле… свечи. «Хорошо, что не лучины!», – мелькнула хульная мысль. И я в следующее мгновенье робко постучала прямо в окно, «освященное» для меня свечой…

…Я услышала скрип отодвигаемого засова, и дверь медленно стала открываться. На пороге стояла маленькая, сгорбившаяся, очень старая женщина. В платье, поверх платья фартук. Голова не покрыта, редкие волосы собраны пучком на затылке. В руках она держала свечу. «Заходи, коль пришла! Огонь в окне увидала?» – сказала старушка и, повернувшись ко мне спиной, пошла к внутренней двери, обитой войлоком. Я включила фонарь. В сенях сразу стало светло. Такого я и в кино не видала! Стены из старых бревен, между ними виден мох, превратившийся в труху. В полстены поленницы дров. В одном углу кадка ведра на четыре, покрытая толстой крышкой с деревянной ручкой. По-видимому, в ней запас воды. Недалеко от кадки железный умывальник с соском. Над ним тусклое зеркало, под ним таз с отбившейся эмалью, стоит на табуретке с облезающей коричневой краской. Я сделала шаг, и пол заскрипел. На полу лежала огромная тряпка, когда-то бывшая одеялом. Запах в сенях был особенный. Я никогда не ощущала такого запаха! Он словно лишат тебя сил: вдохнула глубоко и уже не идешь по полу, а волочешь едва ноги. Это так мне показалось, конечно. Но то, что запах в значительной степени парализовал волю – это точно! Наверное, он сидит во мне где-то глубоко – глубоко в подсознательном. Я ведь родом из крестьян. Предки далекие мои были крепостные…

Старушка, открыв внутреннюю дверь, ждала меня, пока я осматривалась. Свечу не гасила. «А, что, бабушка, электричества в деревне нет?» – спросила я, не видя в сенях лампочки. «Бывает… Не каждую, правда, неделю, но бывает. У меня даже телевизор есть и радиола…» «А, почему не потребуете, чтобы электричество было каждый день?» «У кого требовать? У нас начальства нет. Да и деревни нашей как бы нет. С десяток домов осталось под крышей. Остальные разваливаются уже в лесу: лес и болотина наступают и поглощают деревню…» «А сколько человек живет в деревне?» «Было четыре… два старика, да я с сестрой-близняшкой. Вчера померла она. Завтра хоронить будем, как старики могилу докопают..» «А где покойница?» «Сейчас увидишь… В комнате, в домовине, на столе… Вот я со свечой и сижу с ней. Все равно не усну. Плохо спать стала!» «Молитесь на усопшей сестричкой?» «Не верующие мы. Когда здесь был колхоз, а потом совхоз, мы были комсомолками. А потом стали беспартийными. Я не знаю, что такое бог. Жизнь прожила, его не видела и вестей о себе он не подавал». «Ясненько!», – сказала задумавшись, но, не зная о чем, собственно. Когда вошли в комнату, сразу почти наткнулись на длинный стол с неокрашенным, сделанным из старых, необструганных досок, гробом. Крышка гроба из таких же досок стояла у стены. Я осветила гроб фонарем и увидела, что покойница покрыта простыней, не первой свежести. Сладковатый запах шел из гроба. «А зачем, бабушка, лицо сестренке закрыла?» – спросила я. «Да это от мух!» Вдоль стола стояли старые стулья. Я взяла один стул и села в сторонке…

«Внучка, да мне угостить тебя нечем! Ничего не готовила. Старики должны картошки наварить. Ну а закуска у нас есть всякая – из леса грибы, с огорода огурцы, капуста прошлогодняя квашенная. Бражку заквасили. Завтра с утра самогон гнать будут, как могилу дороют». «А, пойдемте ко мне в машину. Там всякая еда есть и напитки вкусные. Даже мороженое и пирожное. И чай есть, правда, в банках, холодный, но вкусный!» – с радостью предложила я. Во-первых, чтобы побыстрее уйти из этого дома. А, во-вторых, чтобы накормить вкусной едой старушку. «Пойдем, коль не шутишь. У меня второй день маковой росинки во рту не было!» «Бабушка, а смерч и ливень вашу деревню не тронул… Вы слышали, что творилось на улице в стороне?» «Дожди у нас часто. А по ночам лес шумит… Нет, как-то не обратила внимания, задремала, видимо, на стуле…» Я шла впереди замедляя шаг, чтобы успевала старушка. Машина была рядом. Я осветила машину, и старушка ахнула: «Да как грузовик, огромная! Зачем тебе такая большая машина? Возишь людей на ней, что ли?» «Сейчас такие машины у многих. Это – модно и удобно, когда едешь далеко. В ней четыре человека жить свободно могут, как дома. И душ есть, и туалет. И холодильник. Дом на колесах, одним словом…»