Янник Прово - Милен Фармер – великий астронавт

Прошло немного более года, как меня не было слышно с момента моего последнего Берси. Я прошла через ощущение пустоты, что было довольно болезненным. Мы нуждаемся в том, чтобы скрыться после сцены. Одно существует до и после: это много эмоций. Меня предупреждали: в конце спектакля все артисты знают об этом периоде пустоты. Говорили, болезнь артиста. Когда мы пишем или выходим на сцену, у нас есть склонность к тому, чтобы задаваться вопросами. Это, без сомнений, банально, но не так-то и легко жить. Всё кажется напрасным: успех, продажи дисков, ежедневные дела. Я не знаю, депрессия ли это, но у меня впечатление, что то, что я прожила там, по крайней мере, в течение четырех месяцев, выступая в Берси, это похоже на данное состояние. Это желание не выходить больше из дома, это нежелание общаться. Несомненно, необходимо время, чтобы собраться. Трудно было думать о том, чтобы писать после моментов, проведенных на сцене. Отсутствовали хоть какие-то идеи для написания следующего альбома.

Поэтому я позволила пройти четырем – пяти месяцам. Я ждала. Всегда должно быть так, чтобы подходящий момент приходил естественным образом, я не высчитываю его. Так как я работаю с Лораном Бутонна, то это должно быть совместное желание. И потом, нам нужно вдохновение для творчества. На самом деле, правильно: когда мы выходим на сцену, мы теряем наше вдохновение. Существует страх быть неспособным снова что-то делать. И потом, нужно немного подпитываться. Так как на сцене возникает опустошение, особенно после сцены. На два-три месяца, которые следовали за периодом концертов, я полностью оставила бумагу и карандаш. Я много читала, особенно поэзию. Я пыталась восстановить свои силы, я немного возвратилась к чтению, читая таких поэтов, как Реверди (Reverdy), Дикинсон (Dickinson), полное собрание Чорана (Cioran) … Я полностью погрузилась в это. И заинтересовать меня чем-то другим, что касается моей профессии – это очень трудно! Много размышлений. Не все вещи обязательно ощутимы. Я открыла для себя живопись, я много ею интересовалась, а это требует времени. И я клянусь, что я, вероятно, делала и очень банальные вещи. Всё то, чем я не могла заниматься в течение полутора лет, то есть ходить в кино и просто ничего не делать. Впрочем, это то, что не является чем-то потрясающим. Также я немного стимулировала продажи за границей. Это способ познать что-то другое. Я совсем немного попутешествовала – это иной способ расслабиться. А потом я начала думать об альбоме.

Был тот же коллектив. Я всегда работала с Лораном Бутонна, но с недавнего времени работаю и с Тьерри Сюком (Thierry Suc). Тьерри был сопродюсером спектакля 1989 года, и немного позже мы его похитили. С тех пор он следует за мной. Создание альбома заняло почти шесть месяцев. Его подготовка требовала четыре – пять месяцев работы с некоторыми песнями в студии, которые были переделаны несколько раз. Все тексты действительно были написаны в период от схода со сцены до входа в студию. Вначале я хотела выпустить альбом к сентябрю 1990 года, но он вышел в апреле 1991 года.

Только я писала альбом «L’autre…» Я бросила поэтов! У меня всегда есть немного боли, которая объясняется содержанием альбома. Он в том же ключе, что и «Ainsi soit je…», его предшественник. Это довольно удивительно даже для меня. Возможно потому, что мой взгляд и мои слова изменились в отношении того, что я смогла прожить между этим альбомом и предыдущим. В новом альбоме немного отличалась форма, но ни в коем случае не основа. Внезапно я нашла себя в роли критика. И иметь такой взгляд оказалось трудно. Я могу сказать, что этот третий альбом, «L’autre…» – это то же лицо, то же вдохновение, то же направление. Артист, как любой творец, неутомимо и неумолимо повторяется. И это нормально! Тот же человек написал текст и тот же человек написал музыку. Это было продолжение моей жизни, моих эмоций. Заметно развитие по мере того, как я прогрессировала со временем. Надеюсь, что я так же прогрессировала и в своей работе. Там я говорю о себе, так как неспособна говорить о чем-то ином. У меня не было намерения говорить о действительности, хотя 1990 год был волнующим. Очевидно, что внешние вещи затрагивают меня, но мне нужны мои собственные эмоции, чтобы смочь писать. Этот альбом был продолжением образа. Я пою о том, что движет мной, что меня преследует, что не дает мне покоя. Но между «Ainsi soit je…» и «L’autre…» был разрыв. До бесконечности… Я не задавалась вопросом: будет ли то, что я написала, соответствовать или отличаться от того, что я делала до этого времени. Но написав тексты и слушая песни этого альбома, я осознала эволюцию. Столько вещей в мире становятся причиной того, что мы эволюционируем, хотя я так не люблю это слово, так как оно является немного медицинским. Разумеется, что мой опыт выступлений на сцене имел большое значение в написании этого альбома. У меня такое чувство, что я умирала на сцене, покидая её. Я хотела рассмотреть это как новое рождение. Это было желание немного больше повернуться к чему-то другому. Это была почти храбрость с моей стороны, так как я была замкнута в себе, мне не хватало уверенности, потому что я зашла чуть дальше обычного и выставила себя немного вперед. У меня также было желание говорить о нуждах других людей. Во всяком случае, я знаю только то, что нужно говорить о себе, а через себя – о других. В этом альбоме я намного более непристойная, чем в предыдущем: я решила намного откровеннее раскрыть свою интимность, чем в моих предыдущих альбомах, где я скрывалась за игрой или провокацией. Секс был основой. Говорить о том, что я ощущаю в своем сердце и в своей душе – это выставлять себя обнаженной. У меня было желание в менее скандальных вещах. Важно чувствовать себя действительно признанной в своих эмоциях. Новая Милен, другая, наконец, та, к которой я тогда шла, всегда была такой же, изменилась только форма. Я больше улыбалась, это возможно…

В 80-х годах я в какой-то мере была пленницей своего образа. В этом следовало быть сообразительной. Поэтому я обрезала волосы. Я хотела измениться в лице, но по сути остаться той же. Изменить внешний вид головы без изменения самой себя. Это тоже было частью рождения. Стрижку мне сделал Жан-Марк Маниати (Jean-Marc Maniatis). Волосы были короче, но того же цвета. Я посчитала этот цвет подходящим, и сейчас он является частью меня. Я знала, что я не буду его менять. Мне надоели длинные волосы – и всё! Это не было желанием больше походить на мужчин: можно иметь очень короткие волосы, и в то же время быть очень женственной. Например, Одри Эпбёрн (Audrey Hepburn). У меня просто было желание изменить вид головы, это было важно. И потом, с короткими волосами легче расчёсываться. Я хорошо себя чувствовала с этой стрижкой. А в голове? Было ещё сложно что-то говорить. Скажем, что я меньше волновалась из-за своего непостоянства.