Эдуард Камоцкий - «Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том III. СССР после 1988 года

После того, как котята перестают сосать кошку, кошка теряет к ним интерес, и котята становятся ничьи. У больших котят нет ни родителей, ни родственников. Их исчезновение заметит только человек. Казалось бы, оставь кошке одного новорожденного котенка, чтобы не мучиться, слушая две-три недели постоянное ММУУРР страдающей кошки, а когда он подрастет и станет ненужным ни кошке, ни человеку, тогда и уничтожай. Боже мой, да как убить котенка, который смотрит на тебя открытыми глазами? Вот и топят слепыми всех.

Американский гуманист, кажись, Стейнбек, был во время войны во Вьетнаме поражен тем, что хорошие, добрые американские парни бросают бомбы на вьетнамских женщин и детей. Объяснение для себя он нашел в том, что летчики не видят глаз своих жертв. Они уничтожают не людей, а объекты.

Я могу отдать приказ о казни, но не могу свершить эту казнь. Так, кто палач? Тот, кто отдает приказ, или тот, кто, находясь на службе, исполняет приказ? Кто убийцы?

Никто не хочет быть убийцей, и мы, оберегая свою совесть, переходим границу.

Безнравственно строить приюты для бездомных собак и кошек, когда бездомному человеку переночевать негде, безнравственно в этих приютах кормить собак и кошек, когда нищие роются в помойках. Подла мораль: «Лучше собакам, чем людям». Но все ли люди – люди?

Красива, гуманна – мысль заботы о голодном бездомном человеке, ставшем жертвой болезни или мошенничества, но как отделить эту жертву от паразита не желающего работать. Как отделить жертв от паразитов.

Милосердие не отделяет, если оно милосердно. Для отделения есть другие службы, а для милосердия есть только один критерий: живому существу плохо.

Между прочим, безнравственно строить приюты – тюрьмы и по отношению к животным, лишая их свободы. А, что (?) – может мыть, лучше усыпить, чтобы они не мучились от голода или потери свободы?

В не закрывающемся подвале нашего дома, где дворники хранили песок для посыпки зимой дорожек, весной ощенилась приблудная дворняжка. У слесарей сантехников, бывающих в этом подвале, не поднялась рука на щенят. Да и с какой это стати брать грех на душу; наплевать им на это; не их это забота. А в начале лета мать вывела своих щеночков на двор. У детворы нашего двора появились живые игрушки. Взаимная любовь установилась мгновенно. И дети, и щенята играли друг с другом самозабвенно. Глядя на них, радовалась беспородная сучка, и позволяла детям делать с собой что угодно: и водить ее на задних лапах, держа руками передние, и садиться на нее, когда она лежала.

Через год в подвале могло оказаться уже пять или десять симпатичных собачек, но как лишить детей радости – возможности ласкать и быть обласканными этими живыми игрушками. Не надо лишать, надо регулировать. Бесхозные собаки уже стали частью городской фауны, как воробьи – без них уже будет ощущаться некоторая пустота, но среди людей не должно быть диких бесхозных собак. Стая собак опасней для человека, чем стая волков, потому что человек для волков это опасность, а для собак источник корма. Какое-то начальство должно задуматься, как лучше распределить имеющиеся деньги, но диких собак быть не должно. Мы сейчас живем несравненно лучше, чем жили люди сто лет назад – стиральных машин не было, да что век, еще несколько десятилетий назад не было мобильных телефонов. Так давайте самую что ни на есть малую часть средств, из затрачиваемых на разработку новых благ, направим на такое благо, как регулирование численности бесхозных собак, чтобы все собаки, в том числе и дворовые, стояли на учете, в том числе и на ветеринарном, чтобы не было тюрем для собак и кошек, чтобы они были индивидуальны.

Благополучную судьбу имеют собаки и кошки, которых завел себе человек – они индивидуальны.

Человек оказался одинок, и, может быть, домашнее ЖИВОТНОЕ оказывается единственным живым существом в доме, которое позволяет одинокому человеку ИМИТИРОВАТЬ через беседу, заботу и ласку человеческие отношения.

И без таких обстоятельств у человека может оказаться потребность иметь в доме животное. Бывает, что человек, не имея возможности, или избегая чрезмерных для него хлопот, заводит хотя бы улитку, но чтобы было какое-то живое существо. Хорошо, что человек и в далеко не детском возрасте сохраняет в душе некоторые детские черты. Взрослый человек, ну хочется ему иметь живую игрушку, а если он одинок, то это уже не игрушка, а живая душа, которая в пустой квартире может быть рада его приходу с работы. Ну, кто вправе его за это осуждать? Никто. Человек имеет право на любое поведение, если его поведение не наносит ущерба духовному или материальному состоянию других живых существ, в том числе и соседей.

Собака не оценивает отношение хозяина к людям – его человечности, его человеколюбия, она оценивает его отношение только к себе – его собаколюбие, хотя домашней собаке уготована судьба раба. Хозяева это называют дружбой. За эту «дружбу», хозяин ее кормит. Собака имеет клыки для того, чтобы защищать источник своей сытости, любое поведение любого другого человека она может воспринять, как угрозу своему хозяину – источнику пищи, и бросится его защищать.

Имеющая хозяина собака без намордника, находящаяся с хозяином вне дома, может и должна рассматриваться как вынутое из кобуры оружие. Если эта собака покусала человека, то не она это сделала, а её хозяин, и судить надо хозяина за нанесение пострадавшему телесного вреда. А вред бывает очень тяжкий, вплоть до ампутации конечности, и нанесен он преднамеренно потому, что хозяин, не надев намордник, сознательно нарушил требование закона об обязательности намордника.

Человек – хозяин животного, и безоговорочно отвечает за все, что происходит с животным, а судьба животного, живущего у человека, – быть полезным.

Когда сибирскому «дяде Пете» для починки дохи нужна была шкурка, он сдирал её со своей старой собачки и заводил новую.

В зимнем походе выходного дня, когда к выходным пристыковался день конституции, наша коллега Лида Леушина – инженер из отдела прочности, предложила в деревне, через которую мы проходили, заночевать у ее матери. Этот день в доме её мамы оказался не рядовым – предстояло важное дело, попросили и нас помочь. Её мама растила кабанчика. Он радостно повизгивал, когда она подходила к нему. Пытался пососать ее пальцы. Аппетитно чмокал варево, когда подрос, и приход хозяйки встречал уже не повизгиванием, а радостным похрюкиванием. Хозяйка была для него духовным и материальным источником существования. Весь мир для него воплощался в хозяйке, которая его почесывала и приговаривала: «Борька, Борька», и не было для него слаще этого звука.

Кабанчик подрос. Пришло его время. Одно дело, когда фермер выращивает сотню кабанчиков, и потом стадо отправляет на скотобойню, где убийство – это операция в технологическом цикле, и другое дело, когда с животным установились личные отношения.