Эдуард Камоцкий - «Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том III. СССР после 1988 года

Вот в такой Кошко – Собачей, Солнечно – Зеленой, Водно-Раздольной, Белоснежно – Чистой идиллии я живу, философствуя о политиках и палачах, о демографическом взрыве среди кошек и людей.

И хотя никто меня не публиковал, писал я много и с удовольствием на самые разные темы, т.е. философствовал.

О фильме «Без солнца»

«Еще раз экранизирована пьеса М. Горького «На дне» («Без солнца»). Режиссер Карасик изменил не только название…. Горький раздвинул стены и показал, что на «дне» тоже люди…. А где сейчас это «дно»? …. Весь сеанс я с жадным вниманием вслушивался в каждую фразу знакомого текста…. Создатели нового фильма отделили «Дно» от времени и распотрошили людей, в основном из-за своих личных пороков, опустившихся каждый на свое «дно»….

«Кто не работает – тот не ест», а они ели. На весь экран рты – говорящие и жующие, говорящие и жующие и ничего не производящие. Они, видите ли, будут работать, если им сделают работу приятной. «Может быть» будут, сомневается Горький.

Не будут – они тунеядцы…. Постулаты (школьные) превратились в предмет раздумий…. Раз есть почва для раздумий, значит фильм современный, а в семисот местном зале было всего 20 человек, и ни одного учителя».

А тема эта животрепещущая, дети из благополучных семей, не будучи ни наркоманами, ни алкоголиками бросают ВУЗы и «балдея» у экрана ничего не делают, а у родителей хоть одно успокоение – что дома. А что делать?

Из Учительской газеты ответили, что раз не было на фильме учителей, значит, им будет непонятно, о чем статья.

Не мог я остаться равнодушным к Карабахской трагедии, порожденной корыстью, и обратился к печати.

«… В этой страшной сумятице, в этом страшном безумии, которые охватили страну, мне до глубины души жалко «простых людей». Златолюбивые подстрекатели сидят, рассуждают и пишут в уютных кабинетах, а вырезают тех, кто чисто случайно оказался за пределами несуществующих границ.

Ни азербайджанцев, ни армян не завлекали в Ереван или Баку, чтобы превратить в заложников, а потом убивать. Ни армяне, ни азербайджанцы не проникали в Баку и в Ереван, чтобы их оккупировать, чтобы быть врагами местного населения. Люди жили там, где им было хорошо. Им было просто ХОРОШО.

В уютных кабинетах появились радетели, которые стали радеть об их судьбе и превратили их в беженцев, превратили их во вдов, в матерей, потерявших сыновей, превратили их в груды трупов. Но, ни один волос не упал с головы этих радетелей – человеконенавистников, и они призывают к борьбе «до конца».

Мне до глубины души жалко тех родителей, чьи сыновья взяли в руки оружие, думая, что они защищают интересы своего народа, чтобы защищать «интересы» тех, кто сидит в уютных кабинетах, и кому наплевать на народ

Пылкие юноши уверены в своей правоте, ослепленные своей верой они сами идут на смерть и сеют смерть вокруг себя, а несчастные родители надевают траурные одежды…»

Не могли газеты опубликовать поношения властей.

В печати появились сведения, что при некоторых условиях для прекращения резни могли бы встретиться Первосвященники Азербайджана и Армении. Обратился я и к ним:

«Отбросьте всякие условия, каждый день промедления это для десятков тысяч людей день жизни в страхе, смятении и изгнании….

Мне хочется сказать: «Возьмитесь за руки, пойдите по снегам, покрывающим землю, заселенную Вашей страждущей паствой, босиком и успокойте их души Вашим пастырским словом». Я понимаю, что это невозможно – сил телесных не хватит, но велика ваша духовная сила!

Оградите свою паству от скверны насилия, которую посеяли в их душах силы, народу враждебные…

Помножьте и сложите Ваши силы, чтобы привить им иммунитет к словам и речам богопротивным, подстрекающим к национальной вражде и насилию.

Ваша сила в Вере, Ваше оружие Слово, Вашей помощи, вашего Слова ждут и мусульмане, и христиане и атеисты.

Помогите им».

Не помогли.

Видел я на какой-то выставке в Риге изваяние, изображающее пса, четырьмя лапами вцепившегося в человека и устремившего в его чрево свою пасть. Называлась эта скульптура «Сумгаит». Кто разбудил в человеке бешеного пса? Кто? Кто? Я бы назвал эту скульптуру «Карабах». Или, как компромисс «Карабах – Сумгаит».

В хороших, симпатичных парнях, армянах и азербайджанцах те, кто сидит в уютных кабинетах, убили души человеческие, и эти хорошие, симпатичные парни армяне и азербайджанцы – превратились в зверей и вцепились друг в друга, а ведь до этого они жили вместе, и им было хорошо. Никто не заставлял их жить вместе.

Открытая рана не зарастает, даже швы не наложили, только придавили, чтобы кровь не хлестала, но в любое время может развиться гангрена, которая вызовет ампутации многих жизней человеческих.

Летом 89-го Рита тоже ушла на пенсию.

Пенсии у нас были максимальные – по 132р. еще зарплата на турбазе, Егор и Таня работали, так что, несмотря на продолжающуюся разруху и то, что мясо стало стоить на базаре 12р. и конина по стоимости сравнялась с говядиной (видать не одни мы такие хитрые), жили – «не тужили». На рынке покупали только мясо. Овощи и картошка из погреба, остальное в магазине, то ли в очередь по талонам (колбаса, сливочное масло, жиры, сахар, карамель, водка, спички), то ли в очереди еще без талонов (яйца, рыба, сметана, постное масло). Хлеб, макаронные изделия и крупы продавали без талонов и без очередей.

Частное производство, при полном крахе государственного, спасало народ от голода. Прилавки базаров ломились от любого мяса и всего, что выращивалось на просторах всего Союза: мандарины, апельсины, яблоки, груши, виноград, гранаты….

При уходе на пенсию перед нами открылась не ограниченная по времени свобода физических передвижений. Мы могли в любой день сесть в самолет и отправиться в Саратов. Сесть на поезд и отправиться хоть на край Союза.

Могли в любой день, в любую минуту сесть на автомобиль и отправиться хоть в лес, хоть на Волгу, хоть на дачу. В 70-тые годы бензин стоил как газированная вода, потом цены выросли, но все равно были совершенно доступны не только работающим, но и пенсионерам.

Шесть дней между дежурствами позволяли без ограничения ездить к Тане.

Первое время Таня работала в областном управлении и жила в общежитии, а потом работала на нефтебазе в Энгельсе и жила в комнате квартиры, которая считалась общежитием, фактически занимая ее одна. Я там у нее в сарайчике соорудил полки, где можно было хранить овощи, картошку и соления. Овощи и картошку контора для сотрудников закупала на селе централизованно.

В то время областные власти Саратова сумели организовать рынок продовольствия лучше, чем в Самаре.