Виктор Королев - По следам Пушкина

– И вы тоже весь в снегу, – сказала она. – Словно шитье с серебром. У меня перед войной было такое платье, парчовое с искрой. Перед той еще войной… Холодно, пойдемте в дом.

В маленькой её комнатке и вправду пахло пирогами, стол был застелен чистой простыней.

– Не страстбургский пирог и без шампанского, – усмехнулась она своими полными губами, – но все же… Угощайтесь, прошу вас!

Это был действительно праздник. Посреди холода и войны. Бунин вручил ей открытку, на обороте которой быстро набросал три четверостишья. Они сидели напротив друг друга, ели пироги, пили чай и молчали. Потом Елена Александровна сказала:

– Вы знаете, лет десять назад я написала советскому торгпреду в Париже Скобелеву. Не в моих правилах жаловаться на судьбу, но тут, словно прорвало, все в письме ему выплеснула – и что очень нуждаюсь, и что предлагаю совдепу выкупить оставшиеся у меня кое-какие семейные реликвии, дневниковые записи деда. Честно предупредила, что не могу расстаться с ними до 1937 года – так завещал мой отец. О, лучше бы я этого не делала! Дочь, как узнала про письмо, так и ушла от меня и с тех пор не появляется. Я ведь тогда моложе была, и путь оставался один, на панель…

Спустя несколько месяцев, когда солнце играло в промытых окнах, а на газонах цвели нежные крокусы, Елена Александровна Пушкина умерла. Бунину сообщила об этом консьержка. Она же с непонятным наслаждением рассказала ему, что к постоялице приходила дочь, и именно она закрыла глаза матери. Но на похороны Светлана не явилась. Вообще никто не пришел проводить в последний путь внучку поэта. Были только Бунин и какой-то господин в желтых ботинках.

– Вы знали Елену Александровну? – попытался заговорить с ним Бунин.

Тот не откликнулся. Он не понимал ни по-русски, ни по-французски. Молча постоял у могилы и, не прощаясь, ушел… Вечером того же дня Бунин написал короткий рассказ. О холодной осени и женской любви. Это был последний рассказ в его цикле «Тёмные аллеи». Завтра он отнесет его издателю и получит аванс. Можно будет жить дальше…

Разве мог я когда-нибудь подумать, что старая открытка, купленная в букинистическом на Арбате, приоткроет тайну пропавших пушкинских дневников?!

Поисками пропавшего дневника великого русского поэта занимались знаменитые пушкинисты Щеголев, Морозов, Лернер и многие другие. Дело в том, что после смерти Александра Сергеевича генерал Третьего отделения Дубельт опечатал его кабинет и забрал рукописи. Среди конфискованных бумаг находились личные записки поэта, которые тот вел с 1833-го по 1835 год. На внутреннем переплете тетради кто-то из жандармов проставил – «№ 2».

Естественно, у пушкинистов возникло предположение: коли существует «дневник № 2», то гдето есть и «дневник № 1». А так как более ранние записки Пушкина хорошо известны (часть он сжег в Михайловском, сразу же после восстания декабристов), то логично было бы предположить, что в пропавшем «дневнике № 1» хранятся записи двух последних, самых трагичных лет жизни поэта.

Некоторые ученые предполагали, что сами дети поэта дневник и спрятали. Из-за желания сохранить тайны семьи – так поступили, например, и потомки лорда Байрона. Старший сын Пушкина, Александр, до самой своей кончины ревностно оберегал личные бумаги отца. Он требовал, чтобы сохранившийся «дневник № 2», как и письма поэта к жене, не публиковали раньше 1937 года. После его смерти сафьяновую тетрадку с записями забрала в Петербург Мария Гартунг, старшая дочь Пушкина. В гражданскую войну жена внука поэта, Юлия Пушкина, спрятав «дневник № 2» под платье, перевезла его на крыше поезда обратно в Москву и передала в Румянцевский музей. Где он лежит и по сей день. Он хорошо известен и был полностью опубликован еще в 20-х годах прошлого века. А «дневник № 1» так и не был обнаружен. Хотя были предположения о том, что эти сенсационные материалы находятся где-то за границей, у тамошних потомков Пушкина…

Профессор Владимир Фридкин рассказывает в своем интервью:

– Мне довелось принять участие в поисках пушкинского дневника. И неожиданно выяснились удивительные вещи. В 1981 году я был гостем Лондонского королевского общества и попросил принимающую сторону отвезти меня в замок Лутон Ху, который принадлежал тогда сэру Николасу Филипсу, прапраправнуку Александра Сергеевича. Именно его называли одним из самых вероятных претендентов на владение пушкинскими записками.

Он жил отшельником и никого не приглашал в гости. Фридкин был первым советским путешественником, который посетил его поместье, что находится в 60-ти километрах от Лондона. Имение Лутон Ху – второй по значимости частный музей в Англии.

В подарок сэру Филипсу профессор Фридкин привез 10-томное собрание сочинений его предка. Этот высокородный английский аристократ был очень растроган, хотя оказалось, что он совсем не понимает по-русски. Даже детей Пушкина он величал на британский манер – Мэри, Элекзандер, Грегори, Натали. Крестной матерью сэра Филипса была сама английская королева. А его родная сестра Наталья – герцогиня Вестминстерская, которая крестила принца Уильяма, старшего сына принцессы Дианы (леди Ди) – возможного наследника английского престола. Вот такие они, английские Пушкины.

Да, если пропавший дневник Александра Сергеевича действительно находится здесь, размышлял Фридкин, приехав в замок, то владельцам его нет никакой нужды продавать или обнародовать эту реликвию. Однако же поведение сэра Филипса ни подтвердило, ни развеяло его опасения.

С одной стороны, поговорив с ним, советский профессор уверился, что дневника поэта у английской ветви Пушкиных, потомков графини Меренберг, младшей дочери поэта, никогда не было. В замке Лутон Ху (в котором, кстати, когда-то жила еще Анна Болейн, казненная жена Генриха VIII, и где принц Чарльз познакомился с леди Дианой) хранятся богатейшие коллекции ювелирных изделий, в том числе и Фаберже, на стенах висят картины эпохи Ренессанса, в шкафах – раритетное немецкое серебро. Целых две комнаты в замке посвящены Александру Пушкину. Фридкин спросил хозяина за чаем, что он знает о пропавшем дневнике великого поэта.

Сэр Филипс очень долго не отвечал, о чем-то переспрашивая переводчика. Потом подтвердил, что слышал о пропавших записях своего гениального предка, и с каким-то странным пафосом вдруг заявил, что никогда не знал, где те находятся. Вот если бы они были у него, то непременно стали бы лучшим экспонатом пушкинской экспозиции.

Вот это заминка и насторожила Фридкина. Вроде, такие люди не лгут. Но, с другой стороны, гипотеза пушкинистов о том, что бесценную реликвию припрятали английские потомки, родилась не на пустом месте. И опровержение любых догадок требует доказательств. Поиск привел к внучке Пушкина.