Виктор Королев - По следам Пушкина

Английский замок Лутон Ху пойдет с молотка за долги хозяина, а бесценные коллекции попадут в чужие руки. Долгих десять лет после смерти Николаса Филипса общество English Heritage (Английский фонд по культурному наследию), патронируемое королевой Елизаветой II, будет вести переговоры с кредиторами покойного сэра. Те хотели разбить уникальную коллекцию на несколько частей. Только благодаря имени Ее Величества удастся договориться об аренде коллекции на 125 лет. Однако кредиторы поставят условие, с которым фонду придется согласиться: крупнейшая в Великобритании частная коллекция ювелирных работ, изящные произведения византийских мастеров резьбы по слоновой кости, севрский фарфор, гобелены французских мастеров XVIII века, бронзовые скульптуры эпохи Ренессанса, а также музей русского поэта Александра Пушкина, – не будут выставлены для открытого посещения. Это значит, что еще больше века отделяет нас сегодня от тайны потерянного «дневника № 1».

Старую открытку с автографом Бунина, в которой столько загадок, я бережно храню. Подумать только: человек, который принес ее в букинистический на Арбате, возможно, близок к великой тайне – он может знать, где находится пушкинский дневник. Ведь, по логике, открытка лежала вместе с тем, что внучке поэта было дороже всего на свете. У кого это сейчас?

Еще когда я решил атрибутировать автограф, установить его подлинность, музей Бунина предлагал мне сорок рублей за открытку. Странно как: одни продают за сорок копеек, другие хотят купить за сорок рублей то, что цены не имеет.

Мне почему-то сейчас вспомнилось, как возил маму в Донской монастырь, к могиле Василия Львовича Пушкина, дяди поэта – человека, который за руку ввел маленького Сашу в мир стихов. Мы положили тогда две скромные гвоздики на его полуразрушенную надгробную плиту – бетонный осыпавшийся цилиндр…

А еще у меня дома есть журнал «Сын Отечества» за 1820 год в великолепном кожаном переплете. На форзаце – герб, два гренадера щит держат, и надпись на щите «Без лести предан», и большая черная печать «Из личной библиотеки графа Аракчеева». В конце журнала стихотворение опубликовано без подписи – знакомые с детства строки «Погасло дневное светило», одна из первых прижизненных публикаций Пушкина.

Как попал ко мне этот томик? Какие тайны скрывает он? Это отдельная история, и, может быть, я когда-нибудь расскажу и её. Одно могу с чистой совестью заявить: книга эта совсем не нужна оказалась прежнему хозяину. Иначе берег бы он бесценную реликвию пуще глаза. Поистине, что имеем – не храним, потерявши – плачем. Пусть уж лучше у меня пока полежит. Лишь бы потом все это не пропало.

Как часто мы проходим мимо, просто мимо. А ведь столько нам открытий чудных готовят просвещенья век и… парадоксов друг! Главное – суметь увидеть.

…Перечитал я сейчас все это и горестно вздохнул: ни «ай да Пушкин». Плохой из меня писатель. А впрочем, ну и ладно, пусть будет так, как есть. Все равно – написанное остается.

Передали только что: осень снова будет ранней и холодной. Что ж, камин затоплю… Приближалась довольно скучная пора…

Село Грузино – богатое, старинное. История его знаменита. Веками владел селом местный монастырь. В 1705 году, подарил Петр Великий село вместе с крепостными своему другу – светлейшему князю Александру Меньшикову. Почти сто лет спустя, по восшествии на престол, император Павел Петрович пожаловал начальнику своей свиты две тысячи душ с правом выбора губернии. Генерал попросил любое имение, лишь бы поближе к родительским местам – в Бежецкой волости Новгородчины. Павел I самолично выбрал для своего фаворита бывшую вотчину князя Меньшикова.

…Во второй половине мая 1799 года в Грузине появился дорогой экипаж. Все село выбежало встречать своего нового хозяина. Те, кому положено, уже знали, что две недели назад Павел Первый высочайшим указом пожаловал начальнику своей свиты графский титул. Император собственной рукой начертал на гербе 30-летнего графа девиз – «Без лести предан». И эти слова теперь красовались на щите, что держали два гренадера.

Не было никакого торжества, не стреляли пушки, как они потом будут стрелять всегда, когда граф станет приезжать в Грузино или отбывать отсюда по неотложным делам в Петербург. Не было гвардейского эскорта, который всегда будет сопровождать карету графа, когда он станет военным министром. Сейчас он молча вышел из экипажа, окинул всех беглым взглядом и, глядя прямо перед собой, прошел в дом.

Был он высокого роста, сухощавый, глаза имел суровые, блеска огненного. Одного его взгляда оказалось достаточно, чтобы люди расступились перед ним, образуя широкий коридор до самого крыльца. Спутникам графа было указано, что комнаты для приезжих готовы во флигелях, а сам праздничный обед назначен на 27 мая, в шесть пополудни.

В тот день светились все окна в большом господском доме, челядь носилась по двору. Но не было ни шумной музыки, ни танцев. Застолье было скромным, почти без вина. Никто не произносил льстивых тостов за нового хозяина имения – графа Алексея Андреевича Аракчеева. Так что день тот запомнился спокойным, тихим и теплым…

В тот же день в метрической книге московской церкви Богоявления, что в Елохове, записано:

«Во дворе коллежского регистратора Скворцова у жильца его Сергея Львовича Пушкина родился сын Александр…»

У великого поэта Пушкина и графа Аракчеева была разница в возрасте ровно в 30 лет. Они никогда не встречались друг с другом…

Почему вдруг я взялся писать о Пушкине и Аракчееве? Что вообще может объединять гениального камер-юнкера с бездарным графом? «Пушкин и Аракчеев» – тему эту часто берут учащиеся гуманитарных колледжей, и все друг у друга переписывают одну и ту же пушкинскую эпиграмму:

Последнюю строчку чаще всего отбрасывали – то ли стесняясь повторить известного матерщинника Пушкина, то ли не понимая, при чем здесь это вообще. И ты «не требуй от меня опасных откровений» – всему свое время. Потом убедишься, что Пушкин прав был: всех притеснял «губернаторов мучитель и друг царю», а перед дешевой девкой он робел…

Обвиненный Пушкинымв «крайнейузостиума», Аракчеев так и остался в веках «душителем свободы». А Пушкин – «нашим русским всё». Один плохой, другой хороший, один серый, другой белый… Ах, как распевно и мягко, как рифмованно звучит: