Лидия Кобзарь-Шалдуга - Наш сын. По страницам дневника матери

– Ешь, а то не будешь сильной! Ну, съешь меножко! (немножко)…

12.08. 1984. Пришел Костя с папой из лесу, принесли три больших белых гриба. Костя взахлеб рассказывает: – Я топ-топ: ах-х! – боцек!..

Вечером, уставший, улегся в кроватку, а там у него два мягких мишки: один голубого цвета – ещё до свадьбы папа дарил его мне на день 8 Марта – (Костя не разрешал его выбросить до окончания десятого класса!) А второй мишутка маленький – коричневый, который мы с Леной сами сшили ещё в Североморске. Костик им что-то рассказывал про лес, про грибы. В руке у него было две конфеты, и в порыве нежности он дал своим мишкам по одной, а потом поднимается в кроватке и так растерянно:

– А мне кетьку?

– Больше нет, Костик. Ты оставь мишкам одну на двоих, а вторую возьми себе.

– Миша, давай мне одну кетьку! – Съел и тут же вторую забрал.

28.12.1984. Сегодня украшали ёлку – такая идиллия была у нас! Мама привязывала ниточки к игрушкам, а папа вешал их на ёлку. Костька изо всех сил старался помогать тому и другому, а на самом деле ужасно мешал. Даже наступил на коробку с игрушками и несколько штук раздавил. Но никто на него не сердился ведь это всё – для него. И сколько восторга, сколько восхищения над каждой игрушкой! И с каким воодушевлением все мы потом втроем пели «В лесу родилась ёлочка» и «Маленькой ёлочке холодно зимой». А потом хором кричали: «Раз, два, три! Ну-ка, ёлочка, гори! Ура!!» – и папа включал гирлянду цветных лампочек…

И только в моём сердце молча ныла и ныла тайная боль: с нами нет Алёнки… Она и в эту зиму была у дедушки с бабушкой, потому что я пошла работать в библиотеку.

Костя долго разговаривал на своем тарабарском языке, который требовал перевода:

– Де мой тапк? – Где мои тапочки?

– Кехихь – кефир, жок – флажок, бан – барабан, Лёнка – Аленка.

– Дём де пак! – предлагал Костя, и мы втроем с папой шли ранней весной в детский парк, долго там гуляли под ласковым солнышком, папа мастерил сыну кораблики из бумаги или щепок, и они увлеченно пускали их в ручей, а я сидела на лавочке, жмурилась от солнца и любовалась своими мужчинами.

Вечером Костя во дворе упал в большую лужу, папе пришлось на вытянутых руках занести его в дом и поставить прямо в ванну. Там его и раздели, и сразу искупали, а после мыли обувь, стирали одежду, чистили куртку.

Папа старался воспитывать сына не хлюпиком, а стойким солдатом и, как многие отцы говорил, что мама только портит сына. Бывало, Костя упадет, ударится и бежит к маме – больно! Папа тут же строго кричит:

– Не жалей! Не приучай хныкать!.. – И мама по папиному примеру как бы плюнет, подует и потрет ушибленное место:

– Всё! Нет ничего!

Однажды Костик баловался, цепляясь за книжную полку, пока она не оборвалась – книжки посыпались ему на голову. Он постоял, подождал минуту, а потом:

– А я не плакал! Я – солдат!

Идет Костя по улице с мамой.

– Ты устала, мама?

– Немного.

– А я – нет! Я – мужчина. А мужчины не устают!.. У меня только ножки устали.

Это всё уроки папы. Он также на всю жизнь приучил сына заходить в городской транспорт только через заднюю дверь и никогда не садиться на сиденье, тем самым оставляя места пожилым людям и женщинам.

Да, наш папа был любящим и нежно заботливым отцом и для Лены до её пяти лет, и, конечно, для Котьки тоже. Его открытая и щедрая, весёлая и неугомонная натура в молодости привлекала к нему взрослых и детей. Не раз я слышала, как люди на улице любовались нашей семьей: «Какие красивые все! Какие дружные и счастливые!».

Возвращаясь с работы, папа открывал дверь, а Костя летел через весь длинный коридор ему навстречу с ликующим возгласом: «Папа пришел!» Отец широко раскрывал сильные руки и подбрасывал сынишку под потолок, а тот аж пищал от восторга: «Ещё! Ещё!» А рядом уже стояла и Аленка, робко глядела: «Па, и меня?»

– Лена, ты ведь уже большая и тяжелая… – Но и её он тоже иногда поднимал над собой – наш сильный и добрый папа. И это были незабываемые минуты такого желанного, настоящего счастья в нашей семье.

Костю отдали в ясли рано, в один год и три месяца – когда я начала работать в библиотеке. Он довольно быстро и безболезненно там привык, а вот мне было очень жалко оставлять его на весь день.

У него, совсем маленького, от этих яслей навсегда осталось одно яркое воспоминание. Кто-то из малышей принес в группу заводной колобок. Его завели, пустили на пол, – и этот яркий, сверкающий улыбкой, вдруг оживший колобок, прямо как в настоящей сказке, покатился сам! Это для малыша было настоящее чудо.

Скоро Костю перевели в ясли по улице Зеленой, за «Детским миром». Как же хорошо ему там было! С молодой, красивой и весёлой воспитательницей у малышей был вечный праздник! Всё у них делалось с выдумкой, с весёлыми песнями, стишками и прибаутками. И когда вечером я приходила забирать сына домой, он убегал от меня в спальню, не желая расставаться с любимой воспитательницей. А по дороге домой с воодушевлением чеканил новый стишок:

– Как я! – гордо произносил Костик, представляя себя бравым солдатом.

Придёт домой, попьет молока и, лукаво усмехаясь, похлопывая себя по животу, декламирует полюбившийся стих:

Наш Костя уже тогда умел и любил «юморить» и, что называется, работать на публику, одно время даже собирался, когда вырастет, стать клоуном.

В каждый Новый год он ждал Деда Мороза – с папиной службы всегда объезжал всех сослуживцев очень весёлый Дед Мороз – Котов А. С. Слегка волнуясь, Костя с чувством, с выражением читал ему вечный детсадовский стишок:

Наутро собирается в садик, хочет взять новые лыжи.

– Они тебе там не понадобятся.

– Ну, тогда я их вот здесь в уголок поставлю… – и подозрительно послушно поставил их у двери. А потом, надев пальто и шапку, выходит и пытается незаметно утащить за собой и лыжи…

Аленка всегда содержала в порядке все свои игрушки, кубики, книжки, все её лоскутки – в сундучке, куклы – в кроватке, кукольная посуда – в коробочке. Она очень расстраивалась, когда подрастающий Костька стал наводить свои порядки-беспорядки в её хозяйстве – ему ведь надо было всё узнать, проверить, исследовать…