Лидия Кобзарь-Шалдуга - Наш сын. По страницам дневника матери

– Мы дня три назад распевали песню про Чебурашку, которому «каждая дворняжка лапу подаёт»

05.11.1985.Пели все вместе «Шаланды, полные кефали», Костя спрашивает:

– А что, эта песня – про тетю Тамилу в Одессе?

– Нет, это про тебя, Костю-моряка…

Котька болеет, уже второй день не ходит в новый детсад. Дома всегда лучше. Сегодня немного ожил и сочинил песенки про Улитку и про Котика:

19.05.1987.Вчера вечером Костька, уже в постели:

– Мам, давай петь песни. Солдатские. Где папин песенник? – Пришлось достать его, и мы пели «Катюшу», «Орленка» и «Три танкиста». А после песни «Там, вдали за рекой» сказал:

– Ты выбирай, которые грустные… – и в конце спросил:

– А завтра будем ещё петь?

– Конечно…

03.06.1987. Сегодня Костя опять уговорил меня посидеть и попеть военные песни: «Там, вдали за рекой», «Огонёк», и про Щорса трижды спели. Ушла в кухню и слышу, как он так старательно, тоненьким голоском опять её поёт. Раз восемь повторил, а потом пришел ко мне:

– Мам, а я хорошо пою?

– Так я ведь не слышала, спой мне ещё. – Сел на скамеечку с песенником на коленях, спел ещё раз и потом признался:

– Особенно мне нравятся вот эти слова:

Минут через пять опять подошел:

– А мы споем с тобой эту песню вечером, когда Игорь придет? Ему понравится… А больше всего понравилось бы Сереже, – жаль, что он далеко живет, не придет…

Какое счастье – быть матерью, жить жизнью своего ребенка, глядеть на мир его ангельски чистыми, доверчиво распахнутыми глазами, вводить его в мир, открывая для него – да и для себя тоже! – все новые грани добра, мудрости и любви. Мой сын всегда и до сих пор дарит мне это счастье одним своим существованием.

Так было, когда его, запеленатого младенца, мы с отцом держали на руках и с бесконечной нежностью глядели на наше родное зернышко, нашу радость и тревогу, беспокойство и надежду. И позже, когда дошкольником-почемучкой и страшным непоседой он совсем не надоедал мне, а даже наоборот, его бесконечные просьбы: «Мам, давай поиграем, почитай, расскажи…» – было радостно слышать и блаженно чувствовать нашу с ним неразрывность и слитность.

И в его школьные годы мне были интересны и радостны наши с ним разговоры о каждодневных делах и вообще о жизни, дискуссии о событиях в мире. В отличие от отца, он никогда не стеснялся сестренки в инвалидной коляске, а брал и катил её в этой коляске вверх по улице в ДК на праздник.

Потом, когда он уехал учиться в Санкт-Петербург в военно-морской корпус, мне так не хватало этих наших задушевных разговоров, уже не с кем было делиться мыслями, спорить и рассуждать. В письмах ведь всего не рассказать.

И потом тоже – самые счастливые дни наступают, когда мой сын – военно-морской офицер Северного Флота – приезжает в отпуск к нам с Аленкой. А теперь едут и всей семьёй – с женой Леной, внуками Катрусей и Ярославчиком – и такой наполненной и радостной становится жизнь!

Ещё в феврале 1986 года мы переехали в квартиру по улице 40 лет Победы, где для всех нас началась новая жизнь. Лену я уже не стала на зиму отвозить к дедушке и бабушке, хотя её папа сильно этого хотел. Мне пришлось оставить работу в детской библиотеке, куда я летом брала с собой и Аленку, потому что теперь уже мы с нею не могли так далеко туда ходить. Я пробовала работать в соседней 36-й школе – вести русский язык и литературу в пятом классе – один урок в день. Однако через два года пришлось оставить и эту работу – меня не хватало на семью и работу. Днем дети не давали возможности готовиться к урокам и проверять тетрадки, приходилось делать это ночью, я совсем выбивалась из сил, чувствовала, что семья наша рушится, и решила оставить работу, чтоб сохранить покой и лад в семье. Муж говорил: – Делай, как хочешь. – Он никогда ни словом не упрекнул меня ни в чем.

До сих пор Аленка считает, что с этим переездом в новую квартиру и начались нелады в нашей семье, хотя, конечно, это не так. Неугомонность и некоторая неуправляемость Кости-малыша, болезнь и истерики Лены, все возрастающая раздражительность мужа по отношению к ней и уже даже к Косте – хоть я и старалась сглаживать, не замечать этого – приводили меня к хронической усталости, и физической и ещё более душевной. Я просто теряла все силы и уже не могла встречать мужа, как прежде, нежной улыбкой, а ему уже не хотелось идти домой.

Господи, как трудно об этом вспоминать, как трудно быть объективным в нашем сложном мире, жизнь невозможно разложить по полочкам, поставить ей однозначные оценки. Когда трудности кажутся непреодолимыми, когда появляется непонимание и несогласие, невозможно найти виновных. Наверно, просто надо уметь принять обстоятельства и стараться сберечь любовь в своей душе и в семье. Но не всегда это под силу сразу, часто нужны сильные душевные страдания, чтобы стать мудрее, чтобы наполнить своё сердце настоящей любовью.

Костик рос общительным и весёлым мальчишкой, любил шутить и озорничать, часто неумеренно. В таком случае достаточно было его просто отвлечь, не заостряя внимания на этих перехлёстах, как бы их не замечая. Папа настолько обожал своего сына до его пяти лет, так безмерно им гордился и хвастался, что Костя порой не знал удержу. Это уже позже отец временами проявлял строгость, даже раза два хватался за ремень, например, когда он унёс его бинокль, который потом еле нашли у мальчишек. Но всерьёз никогда мы Костю не наказывали. Все его шалости в общем-то были невинными и безобидными. Его можно было как-нибудь отвлечь или остановить спокойным и твердым тоном.

Соседка тётя Маша до сих пор вспоминает нашего непоседу:

– Гляжу, кубарем вылетает во двор и просто волчком вертится на месте, не зная, что бы такое сотворить, куда бы помчаться! Чей это такой!? – А это новые соседи из второго подъезда… – Да, энергия в нем била через край! Ему было трудно находиться в спокойном состоянии.

Подрастал Костя добрым и доверчиво открытым. Первыми друзьями у него были Слава и Карина из соседнего дома. Со Славой он играл во дворе, катались с горки, на качелях, а с Кариной чаще играл дома, он любил принимать друзей на своей территории, показывать свои игрушки, угощать, быть щедрым, добрым и великодушным.

В новом дворе, куда мы переехали в его четыре с половиной года, Костя вначале познакомился с Игорем из соседнего подъезда, но дружбы у них не получилось, они были слишком разными. Игорь – прирожденный лидер и драчун, а Костя не хотел подчиняться, не принимал его агрессию и верховодство. В нем от природы заложена потребность чувствовать себя сильным, но только для того, чтобы опекать кого-то, защищать, заботиться. Никогда он не был драчуном, наверно, поэтому не мог ударить человека, даже если тот обидел его. А такое в новом дворе с Костей-малышом бывало: у него незнакомые мальчишки отбирали снегокат, самокат, велосипед «Олимпик». Подходили, просили покататься, Костя доверчиво давал, и они уезжали навсегда. А папа потом его ругал за эту доверчивость.