Литагент АСТ - Мой путь. Я на валенках поеду в 35-й год

Наладили камеру Вильсона. Спирта не было, пошли за ним к химику. Он говорит: «У меня нет спирта!» Но мы-то знали, что есть, – он был пьяница. Я со злости сказал: «А вы дыхните!» Вызвали родителей, но обошлось…

Построили говорящую вольтову дугу. И много еще чего. Наконец – моя гордость – я соорудил катодный осциллограф! Их тогда, в 1948 году, в российских лабораториях почти не было. Схему я подсмотрел на физпрактикуме физфака, куда меня устроила тетя Ира из МГУ. Описание нашел в только что изданной у нас американской книге Р. Смита «Физические приборы». Но самое главное – электронную трубку с анодным напряжением в 300 вольт – купил на Коптевском рынке. Низкое напряжение позволило мне сделать простой источник питания на схеме удвоения напряжения сети. Трубка была немецкая. Больше никогда в жизни таких трубок не встречал. Позже, когда я уже много лет проработал в Курчатовском институте, наши ветераны вспоминали, что в те годы у них был уран, а электронные схемы приходилось покупать на свои деньги на том же рынке. Помню восторг – первая синусоида и фигуры Лиссажу на зеленом экранчике!

Постепенно физика вытеснила театр. Ходил на лекции в МГУ на химфак к Коле Рамбиди; слушал лекции по атомной физике. В политехническом лектории, в отличие от нашего времени, лекции были вполне добротные. Там же был и хороший школьный кружок. Как-то времени на все хватало.

Для поступления на физфак мне нужна была золотая медаль, ведь я имел сомнительное происхождение и врожденную неграмотность. В связи с этим я установил прекрасные личные отношения с учительницей литературы, и она исправила мои ошибки в выпускном сочинении. Как установил – расскажу потом.

Когда учился в седьмом классе, бабушка объяснила мне, что о своем материальном положении я должен заботиться сам. Я начал репетиторство и уже к окончанию школы имел приличный доход. Хватало на карманные расходы, в основном на книги. Смеюсь, что это было короткое время, когда у меня были свои деньги. Потом уже появилась семья…

Летом начали выезжать на дачу – на Оку в Соколову пустынь около Каширы. Обычно снимали избу и привозили с собой всю необходимую нехитрую мебель. Оттуда у меня с Женей Юргенсоном начались походы вдоль Оки: от Каширы через Серпухов и Поленово до Тарусы. Он с мольбертом, а я с книжкой по физике. Он обычно в дороге исполнял оперные арии и романсы, а я подвывал при полном отсутствии слуха. Почему Женька терпел это безобразие? Ума не приложу! Ночевали обычно в кустах на берегу, как положено на Руси странникам. Но один раз повезло. Нас приютила моя родственница, работавшая летом в Поленовском музее. Впечатления остались на всю жизнь: Ока, простор, вечера, палестинские акварели и диорамы В. Поленова, великие полотна его и В. Васнецова. Когда много позднее я попал в Израиль, я был уже готов к восприятию чуда одной из колыбелей цивилизации.

На Оке со мной произошел случай, который я до сих пор воспринимаю слегка сюрреалистически. Мы вчетвером – Женька, я, мой брат Вовка пяти лет и наш приятель Львов из княжеского рода (его родственник Львов был премьером Временного правительства) поплыли по Оке на обычной плоскодонке. Ока – река широкая с очень быстрым течением. Выгребли против течения и посреди реки бросили якорь. Женька собрался писать свои пейзажи, разложил мольберт, кисти и краски, а я встал и стал обдумывать, как бы с лодки нырнуть. Женьке мои раздумья не понравились, он меня толкнул, я с присущей мне «ловкостью» упал на борт и вывалился в реку. Выныриваю и вижу жуткую картину: плоскодонка тихо опускается на дно, борта уже под водой, около нее бултыхаются Женька и князь – оба плавать не умеют, но князь прихватил весла. Посреди, наполовину в воде, стоит Вовка и орет благим матом. Я подплыл к нему и подставил спину. Он на нее свалился и смертельным захватом обхватил мою шею. Я поплыл к берегу на том воздухе, который был в легких. Река широкая, течение сильное. Плыву и чувствую – все, конец. Как оказался с ним на берегу, не помню. Выбросил его на берег, а он продолжает орать: «Мама, никогда больше с ними не поеду!» Поддал ему, чтобы не орал, и поплыл за лодкой. Плоскодонка всплыла, и Женька за нее держался. Я их отбуксировал на берег, там уже был князь с веслами. Лодку перевернули, я собрал мольберт, кисти и одежду, высохли. Вовка, хоть и грозился рассказать о «кораблекрушении», но не выдал нас родителям. Не знаю почему, потом много лет подряд я видел во сне, как будто я наблюдаю уже с той стороны реки и вижу, что мы с Вовкой утонули.

В Соколовой пустыни у меня появилось много знакомых и надолго. Среди них была семья Чистяковых. Женька, как обычно, активно начал ухаживать за одной из двух сестер, я пристроился ему в хвост без особого успеха. В какой-то момент он сделал рокировку от одной сестры к другой, и роман начал развиваться на полных оборотах. На ней он женат, у них сын.

На следующий год двое ребят пригласили девочек Чистяковых в турпоход на Кавказ. Мы очень хотели отправиться вместе с ними, но возникла финансовая проблема, которую Женька решил блестяще. Где-то он раздобыл открытку, на которой были изображены маки фламандской школы. Он состарил холсты, на каждом из них делал рисунок и подмалевок, а я потом разрисовывал. Было организовано массовое производство фламандских маков и их маркетинг. Может быть, они у кого-то и до сих пор висят. Деньги нам были нужны только на путевки, билеты и еду. Когда мы заработали нужную сумму, отправились в турпоход.

Я пытаюсь вспомнить: а во что мы были одеты? Тогда этот вопрос нас как-то совершенно не интересовал. Помню, как во время войны отмачивали наждачную бумагу на тряпичной основе и из нее что-то шили. В 1943 году что-то получали из старой американской одежды, что-то перешивали из остатков былой роскоши, что-то было сталинградским трофеем. Валенки подшивали, но пятки были всегда дырявые. Из телогрейки и ватных брюк мне сшили комбинезон, за что во дворе я получил прозвище «Комбинезон», которое потом трансформировалось в «Робинзона». Даже в Большой театр на галерку ходили в валенках. На галерку пускали, ниже – нет. До сих пор не могу понять, зачем нужен галстук? Уже много позже, когда я стал считать, что меня можно было бы назначить президентом Академии наук, меня поразил Александр Николаевич Яковлев – в то время он был членом Политбюро и секретарем ЦК по идеологии. Однажды он объяснил мне, что они предпочли Г. И. Марчука, так как вид у него был более приличный. Возможно…

Проблема с одеждой возникла тогда, когда мы уже на Кавказе спешили поздно вечером спуститься с гор на турбазу и часть пути проделали на пятой точке. Внизу обнаружили, что выглядим примерно, как скульптура Владимира Ильича после взрыва на Финском вокзале. Запасных брюк не было, пришлось латать эти.