Белль Бойд - На войне и в плену

По тамошней традиции, когда мне исполнилось двенадцать, меня отправили в Маунт Вашингтон Колледж, которым тогда руководил м-р Стейли – о нем я всегда вспоминаю с чувством глубокой благодарности. В шестнадцать лет предполагалось, что мое образование завершено, и я совершила свой entrée [8] Entrée (франц.) – вхождение, вход, появление. – Прим. перев. в мир Вашингтона, переполняемая надеждами и чувством бессознательной радости, свойственной моему возрасту. Тогда я даже предполагать не могла, как скоро моя молодость будет «разрушена бедствием» – худшим из тех, что могут постигнуть любого человека – бедствием гражданской войны.

Англичане настолько хорошо знают Вашингтон, что мне не нужно делать отступления, чтобы описать этот город, его оживленность и увеселения. Я познакомилась с ним зимой 1860-61 гг. – этот сезон был воистину блестящим. Залы Сената и Конгресса еженощно наполнялись нашими талантливейшими ораторами и государственными деятелями; аристократические салоны были заполнены до отказа, театры ломились от зрителей, и тогда в последний раз дочерей Севера и Юга соединили дружеские сестринские узы.

Я склонна думать, что в то время Вашингтон был очень похож на Париж незадолго до 1789 года, когда признаки грандиозной революции еще скрывались под спокойной и лживой поверхностью. Уподобившись парижанам той памятной эпохи, мы либо намеренно, либо безрассудно не замечали знамений времени; мы ели и пили, мы обедали и танцевали, мы приезжали и уезжали, мы женились и выходили замуж, совершенно не думая о том, какой вулкан кипит под нашими ногами.

Кто мог представить себе, каким будет конец и результат нашей революции, если учесть, что последствия того взрыва, разразившегося семьдесят пять лет назад в Европе, охватившего ее огнем и сбросившего царей с их тронов, хоть и частично, но ощущаются даже сегодня? Сколько тысяч наших сыновей пали, сражаясь с нашими угнетателями, не желающими признать, что наша свобода – это наше право, и они властны распоряжаться ей! Сколько несчастных женщин и детей погибло страшной смертью, а сколько было таких, которым пришлось искать спасения в чужих краях, бежать от врагов, тяжелой рукой стремившиеся сковать нас – врагов, которые не могли понять истинной сути памятного аксиомы ирландского оратора, и признать, что дух Свободы вездесущ и непреодолим!

Политическая борьба. – Начало Великой Борьбы в Америке. – Отделение южных штатов. – Мы узнаем о падении Форта Самтер. – Сбор армии. – «Звезды и Брусья». – Волонтеры. – Мой отец зачислен на военную службу. – Патриотизм южанок. – Харперс-Ферри. – Визит в военный лагерь. – Пикники, балы, etc.

Вскоре все радости Вашингтона, о которых я рассказывала в первой главе, затмили густые облака, сгустившиеся на политическом горизонте.

Президентская кампания закончилась, и людям Юга стало совершенно ясно, что только в борьбе они могут обрести свою судьбу.

Отделение южных штатов, как по отдельности, так и в совокупности, безусловно, являлось следствием избрания м-ра Линкольна. Его приход к власти при почти полном отсутствии альтернативных кандидатов, был недвусмысленным воплощением желания бомонда Новой Англии отстранить помещиков Юга от всякого участия в управлении их общей страной.

Я не буду пытаться защищать институт рабства, от самого названия которого коробит британское общество, но вскоре стало ясно, что освобождение негров не входило в планы северян, то есть той части населения, которая захватила верховную власть, поправ все основные права. Рабство, как и многие другие уродливые формы общества, когда-нибудь исчезнет, но для Конфедерации южных штатов его час еще не настал. Можно ли считать, что народ, который предпочитает рабство свободе, повзрослел настолько, что сделался более пригодным для последней? Между тем, кому лучше – илоту Юга, или «свободному» негру Севера – смиренному рабу южного помещика, или сопротивляющейся жертве федерального призыва на военную службу?

И здесь я должна немного отклониться, чтобы задать вопрос двум великим писателям, которые в прошлом были ярыми сторонниками мгновенной отмены рабства. Успокоился ли дух Дяди Тома? Снится ли ему его последний сон? Признают ли миссис Х. Б. Стоу и м-р Лонгфелло, что своей репутацией мученика герой обязан творческому гению и буйной фантазии? Или они будут как и раньше утверждать, что чернокожий раб Конфедерации, действительно достоин искреннего сострадания?

Первым борцом за свободу – я говорю совершенно ответственно, и, несмотря на то, что это кажется парадоксом – была Южная Каролина. Это – рабовладельческий штат, но именно Южная Каролина положила начало борьбе за свободу. Вскоре к ней присоединились и другие штаты. За одним штатом следовал другой – и Союз распался. Затем мы узнали о падении Форта Самтер и заявления м-ра Линкольна, адресованного штату Вирджиния. Он потребовал от нее вооружить 75 000 человек и вступить в бой со своим братским государством. Он посеял зубы дракона, и вскоре пожал такой урожай, какой из таких семян может вырасти только весной.

Вирджиния отреагировала немедленно и произвела необходимую мобилизацию, но она не стала под «Звезды и Полосы». Она стала под «Звезды и Брусья», эмблему Юга, именно ему солдаты Вирджинии присягнули на верность. Когда-то звездно-полосатый флаг любили и уважали, но теперь, когда Союз опозорил себя, флаг Конфедерации занял его место.

С того памятного момента этот флаг был окроплен кровью многих тысяч, смерть коих по причине столь праведной была справедливо вознаграждена честью и почитанием, которые ожидают мучеников:

На призывных пунктах царил вполне соответствовавший ситуации энтузиазм. Седоволосые, сутулые старики и юноши, все, способные держать в руках оружие, сильные и слабые, богатые и бедные, сплотились вокруг нашего нового стандарта и, преисполненные чувством долга, были готовы либо умереть, либо вернуться с победой. Именно таким, охваченным всеобщим волнением я увидела Мартинсберг по возвращении из столицы, и – о! какой разительный контраст являли собой сцены, увиденные мной в моем родном городе с теми, которые я только что оставила позади себя в Вашингтоне! Моя зима прошла в вихре праздников и всякого рода развлечениях, а лето обещало быть тревожным и страшным.