Жорес Медведев - Нобелевские лауреаты России

Сахаров не стал отвечать Солженицыну, как и некоторым другим известным диссидентам и некоторым общественным деятелям Запада, которые решили письменно высказать свои замечания и пожелания автору меморандума. В 1969 году тяжелая болезнь, а затем и смерть первой жены Сахарова Клавдии Алексеевны надолго выбили его из колеи. Он почти ни с кем не встречался. Но уже в первые месяцы 1970 года Сахаров вернулся и к научной, и к диссидентской деятельности. Он активно участвовал во многих акциях правозащитного движения и познакомился со многими из его деятелей. В начале мая 1970 года состоялась и новая весьма продолжительная встреча Сахарова и Солженицына. Они обсуждали новый большой меморандум Сахарова – письмо руководителям Советского Союза Л. И. Брежневу, А. Н. Косыгину и Н. В. Подгорному по проблемам демократизации советского общества.

Солженицын, по свидетельству Сахарова, высказал свою оценку этого документа «гораздо более положительную и безоговорочную, чем «Размышлений». Он радовался, что я прочно встал на путь противостояния». Однако Солженицын решительно отказался от участия в разного рода кампаниях по защите людей, подвергшихся политическим репрессиям. «Я спросил его, – свидетельствовал Сахаров, – можно ли что-либо сделать, чтобы помочь Григоренко и Марченко. Солженицын отрезал: «Нет! Эти люди пошли на таран, они избрали свою судьбу сами, спасти их невозможно. Любая попытка может принести вред и им, и другим». Меня охватило холодом от этой позиции, так противоречащей непосредственному чувству» [5] Сахаров А. Д. Указ. соч. С. 423. .

Тем не менее в июне 1970 года и Сахаров и Солженицын независимо друг от друга публично и решительно выступили с протестом против принудительной психиатрической госпитализации Жореса Медведева, с которым оба они были знакомы еще с осени 1964 года. Это была короткая, но весьма интенсивная и успешная общественная кампания.

Осенью 1970 года Солженицыну была присуждена Нобелевская премия – четвертая для русской литературы после Ивана Бунина, Бориса Пастернака и Михаила Шолохова. Солженицын был воодушевлен, но также крайне обеспокоен масштабами поднятой против него газетной и политической кампании, крайне осложнявшей его жизнь и повседневные контакты. Он решил отказаться от поездки в Стокгольм на церемонию вручения премий и некоторое время не знал, как себя вести и что делать.

Для А. Д. Сахарова 1971 год был насыщен событиями как в его правозащитной деятельности, так и в личной жизни. Сахаров стал теперь главной фигурой в правозащитном движении, которое становилось более радикальным, чем в 60-е годы, но также подвергалось и более сильному давлению со стороны властей. А. И. Солженицын в основном завершил работу над «Архипелагом» и уже обсуждал с друзьями первую редакцию «Августа Четырнадцатого»; это был первый роман из задуманной писателем гигантской эпопеи «Красное колесо». Эта работа требовала, однако, других условий, других методов, другой организации труда и сбора материалов. Нужна была и более продуманная и развернутая концепция по истории России и революции 1917 года. Поворот к новым темам происходил не без трудностей, связанных и с творческой, и с личной жизнью, и с давлением властей. Известность Солженицына в мире росла, но сам он называл 1971 год «проходом полосы затмения, затмения решимости и действия» [6] Солженицын А. Бодался теленок… С. 335. . Солженицын отказался подписать составленное Сахаровым Обращение об отмене в СССР смертной казни. Писатель сказал, что такие акции будут мешать выполнению тех задач, за которые он чувствовал на себе ответственность. После этого Сахаров и Солженицын не встречались и не беседовали друг с другом более года.

До весны 1972 года как Сахаров, так и Солженицын могли встречаться с иностранцами только случайно, и они отклоняли все предложения об интервью, с которыми к ним обращались западные корреспонденты. Этому было тогда много причин. Однако в 1972 году они оба стали искать контактов с работавшими в Москве иностранными корреспондентами: Солженицыну нужно было более активно защищаться, а Сахаров хотел расширить возможности своей правозащитной деятельности, что было трудно в то время сделать без западных средств массовой информации. Это было время разрядки, и советские власти были вынуждены как-то реагировать на западное общественное мнение.

Редкие встречи Солженицына и Сахарова с западными журналистами в 1972 году вскоре умножились. 2 июля 1973 года А. Д. Сахаров дал большое интервью корреспонденту шведского радио и телевидения Улле Стенхольму, которое было опубликовано сначала в шведской газете «Дагенс нюхетер», а затем и во многих других западных газетах. Это интервью вызвало в СССР первую газетную кампанию, направленную против Сахарова. 23 августа 1973 года А. И. Солженицын дал большое интервью американскому агентству «Ассошиэйтед пресс» и французской газете «Монд», в котором он высказался, среди прочего, также в защиту Сахарова. Газетная кампания в советской прессе развернулась теперь и против Солженицына.

Многие корреспонденты, работавшие в Москве в 70-е годы, позднее написали книги о своем пребывании в СССР. И в этих книгах можно прочесть немало страниц об их общении с диссидентами, в том числе с Сахаровым и Солженицыным. Наибольший успех выпал в этой «серии» корреспонденту «Нью-Йорк таймс» Хедрику Смиту, чья книга «Русские» была переведена на многие языки и получила престижную Пулитцеровскую премию. Вторая книга X. Смита на ту же тему была написана уже в 80-е годы, и ее заголовок «Новые русские» стал нарицательным, хотя сам автор имел в виду отнюдь не бизнесменов и мафиози 90-х годов.

Вот как писал американский журналист о своей первой встрече с Солженицыным:

«Солженицын вел себя в первые минуты встречи сердечно и непринужденно. Он выглядел точно так, как на тех фотографиях, которые я видел, но казался больше и выше. Он оказался более энергичным, чем я ожидал: то и дело вскакивал со стула и со спортивной легкостью ходил по комнате. Его невероятная энергия казалась почти осязаемой. Для человека, так много выстрадавшего, он выглядел хорошо, но его лицо под внешним румянцем было отмечено неизгладимыми следами пережитого. Однако очарование длилось недолго. Как только мы перешли к цели визита, мы столкнулись с природной властностью этого человека. Позднее, когда он приглашал меня к себе, он говорил по телефону: “Это Солженицын. Мне нужно кое-что с вами обсудить”, – это говорилось таким тоном, каким мог бы приказать император: “Немедленно явитесь во дворец”. Но и теперь Солженицын вручил каждому из нас толстую пачку исписанных листов с заголовком: «Интервью с «Нью-Йорк таймс» и “Вашингтон пост”». И это действительно было готовое интервью – полностью, вопросы и ответы – все составленное Солженицыным. Я был ошеломлен. Я подумывал о том, чтобы уйти. Как я понял позже, суровые испытания, перенесенные им в лагерях, выработали в нем огромную нравственную отвагу, но и выковали также целеустремленность и ограниченность автократа» [7] Смит Хедрик. Русские. Иерусалим, 1978. С. 770–775. .